временное пользование, и то из любезности.

Мор не знал Ричарда III. Он был еще маленьким, когда к власти в стране пришли Тюдоры, и эта книга, которая стала библией историков, изучавших время Ричарда III, которой пользовались и Холиншед, и Шекспир (пусть даже Мор верил в то, что писал), — эта книга оказалась не правдивее солдатских баек. Его кузина Лора называла такие истории «снегом на ботинках». Столь же «истинное, как в Евангелии», событие происходило не на глазах автора. Пусть Мор обладал критическим умом и замечательной честностью, это не делало его «Историю» надежным свидетельством. Множество других замечательных людей верило, что русские войска прошлись по Англии. Грант слишком долго сталкивался со способностью человека верить в чей-то пересказ чьего-то рассказа о том, что кто-то третий видел сам, а может, слышал еще от кого-то.

Гранту стало противно.

При первой же возможности он должен прочитать современную запись событий короткого правления Ричарда III. А библиотека может хоть завтра забрать обратно своего Томаса Мора. Несомненно, сэр Томас Мор был гением и мучеником, но какое Гранту до этого дело? Лично он, Алан Грант, знает, что гений — самый доверчивый человек из всех людей на земле и может принять за чистую монету такие вещи, что любой дурак покраснеет от стыда. Некий великий ученый, с которым Гранта свела судьба, был убежден, что старая тряпка — его двоюродная бабушка София, потому что так сказал безграмотный медиум с задворок Плимута. Другой великий авторитет в изучении эволюции человеческого мозга был начисто обворован ловким мошенником. Потому что «все знал сам» и не желал слушать полицейских. Кому, как не Алану знать, что нет никого легковернее и глупее гения. И он, Алан Грант, аннулирует, отменяет, зачеркивает Томаса Мора и с утра начинает все сначала.

Размышляя так, он заснул, а проснувшись, продолжил свои размышления.

Стоило Амазонке появиться в дверном проеме, как он крикнул, словно обвиняя ее в своем открытии:

— Вам известно, что ваш сэр Томас Мор ничего не знал о Ричарде III?

Амазонка удивилась, но, кажется, не столько его вопросу, сколько горячности, и готова была расплакаться от обиды.

— Он должен был знать! Он жил в то время! — попробовала она защитить Томаса Мора.

— Когда умер Ричард, ему исполнилось восемь лет. — Грант был безжалостен. — Он знал только то, что ему рассказали. Как вы или я. Не верьте ни одному слову Мора. Его «История» — набор сплетен.

— Вы хорошо себя чувствуете сегодня? — встревожилась Амазонка. — Какая у вас температура?

— Температура — не знаю, а вот давление…

— Ах, бедненький… — Амазонка явно восприняла его слова буквально. — А все шло так хорошо. Сестра Ингхэм очень расстроится. Она очень вами гордится.

Для Гранта явилось откровением, что Пигалица гордится им, но и это известие не доставил ему радости. Теперь он хотел, чтобы температура действительно повысилась, — надо осадить возгордившуюся Пигалицу.

Однако визит Марты отвлек его от эксперимента, который должен был доказать, что разум сильнее материи. К тому же, если Пигалица гордилась его быстрым физическим выздоровлением, то Марта считала себя причастной к его выздоровлению душевному. Она была довольна, что ее с Джеймсом поход в магазин оказался столь эффективным.

— Ты уже что-нибудь придумал насчет Перкина Варбека?

— Нет. К черту Варбека. Лучше скажи, зачем ты принесла мне портрет Ричарда III? Ведь за ним тайн не числится, не так ли?

— Так. Кажется, мы взяли его как иллюстрацию к истории Варбека. Нет. Подожди. Вспомнила. Джеймс вот так повертел его и сказал: «Самый знаменитый убийца всех времен с лицом святого».

— Святого! — вскричал Грант и осекся. — В высшей степени честное!

— Что?

— Да нет, ничего. Просто вспомнил свое первое впечатление. Тебе тоже кажется, что это лицо святого?

Марта взглянула на фотографию, прислоненную к стопке книг.

— Свет плохо падает, и я ничего не вижу, — сказала она и взяла фотографию в руки.

Только тут Грант вспомнил, что для Марты так же, как для сержанта Уильямса, изучение лиц — занятие профессиональное. Изгиб бровей, линия рта говорили Марте о характере человека не меньше, чем сержанту. Более того, она не могла сыграть роль, не придумав себе сначала лица.

— Сестра Ингхэм считает, что он очень мрачный. Сестра Даррелл видит в нем злодея. Хирург уверен, что у него был полиомиелит. Сержант Уильяме сказал, что он прирожденный судья. Старшей сестре он кажется мучеником.

Марта довольно долго молчала.

— Знаешь, странно. На первый взгляд он показался мне злобным и подозрительным. Вздорным. А потом первое впечатление стерлось. Он совершенно спокоен. Да-да, у него умиротворенное лицо. Вероятно, Джеймс именно это имея в виду, говоря, что у него лицо святого.

— Нет, не думаю. По-видимому, он говорил о совестливости.

— Может быть. Но это настоящее лицо! Не соединение органов слуха, дыхания, поглощения пищи. Замечательное лицо. Если его немножко изменить, будет Лоренцо Великолепный.

— А может, это и есть Лоренцо, просто вы спутали портреты?

— Ну нет. Почему тебе пришло в голову?

— Потому что лицо не соответствует характеру исторической личности! А? Взяли и перепутали портреты?

— Такое, конечно, возможно, но это портрет Ричарда. Оригинал, как сказал Джеймс, находится в Виндзорском замке и включен в опись, сделанную еще при Генрихе VIII. Так что ему лет четыреста, не меньше. В Хэтфилде и Олбери есть копии.

— Значит, все-таки Ричард, — нехотя смирился Грант. — У меня нет ничего, за что можно было бы уцепиться. Ты никого не знаешь в Британском музее?

— В Британском музее? — переспросила Марта, не отрывая глаз от фотографии. — Нет, кажется. Не помню. Я и была-то там всего один раз, смотрела египетские украшения, когда играла Клеопатру с Джеффри… Ты видел Джеффри в роли Антония? Благородного Антония? Почему-то я боюсь туда ходить. Сосуд времен. Все равно что смотреть на звезды. Чувствуешь себя маленькой и ничтожной. А что ты хотел в БМ?

— Мне нужна какая-нибудь информация о хрониках, которые писались во времена Ричарда. Так сказать, отчеты современников.

— Значит, сэр Томас тебя не устроил?

— Да он просто-напросто старый сплетник, — не без злости ответил Грант. Он уже почти ненавидел всеми обожаемого Мора.

— Ладно, ладно. А тот человек в библиотеке, который дал мне книгу, говорил о нем с благоговением. Житие Ричарда III в изложении Святого Томаса Мора, и все такое.

— Тоже мне житие, — буркнул Грант. — Он жил при Тюдорах и писал о Плантагенетах то, что ему рассказывали, потому что самому ему было тогда пять лет.

— Пять лет?

— Пять.

— Да-а-а. Ничего себе первоисточник!

— Вот так. Точность как у букмекера. К тому же он по другую сторону. Слуга Тюдоров — это слуга Тюдоров, когда речь идет о Ричарде III.

— Да-да. Понимаю. Ну а что ты хочешь узнать о Ричарде, ведь за ним не числилось никакой тайны?

— Например, что за человек он был. Для меня он — загадка посложнее любой, с какой мне приходилось когда-либо сталкиваться. Что заставило его перемениться едва ли не за одну ночь? До смерти брата не было человека благороднее и преданнее.

— Может быть, чем ближе к трону, тем больше искушений?

— Может. Но он-то до совершеннолетия наследника должен быть регентом. Протектором Англии. Если