долгу службы, убежденности — не было в его голосе. Кевин ответил на это вызовом эксперта по отпечаткам пальцев, заявившего, что и на карте, и на коробочке, в которой лежали часы, одинаковые отпечатки пальцев.

А теперь, когда было установлено, что Глэдис Риз в, то время, как она выступала в полицейском суде, держала у себя часы, украденные из дома Фрэнчайз, а затем в порыве раскаяния их вернула, — теперь Кевин мог приступить к главному — к развенчанию Бетти Кейн…

Когда в зале прозвучало имя свидетеля Бернарда Уильяма Чэдуика, послышался удивленный шепот. Читатели газет с этим именем знакомы не были, оно нигде не упоминалось. Кто этот человек? Зачем он явился сюда? Что собирается сообщить?

А он явился, чтобы сообщить, что работает в лондонской фирме, приобретает для нее фарфор и разные модные безделушки, что он женат и проживает вместе с женой по такому-то адресу.

— Вам приходится ездить в командировки? — спросил Кевин.

— Да.

— В марте текущего года вы побывали в Ларборо?

— Да.

— В Ларборо вы познакомились с Бетти Кейн?

— Да.

— Как вы с ней познакомились?

— Она меня подцепила.

Эти слова вызвали мгновенный и единодушный протестующий отклик в зале суда. Какие чувства испытывали уличенные во лжи Роз Глин и Глэдис Риз, никого не волновало, а вот имя Бетти Кейн было священно! О Бетти Кейн, напоминавшей святую Бернадетту, так небрежно отзываться нельзя!

Судья сделал выговор публике за шум в зале, а затем сделал выговор свидетелю. Что это значит — «подцепить»? Не соблаговолит ли свидетель придерживаться общепринятого языка?

— Расскажите суду, как вы с ней встретились, — предложил Кевин.

— Ну, я как-то зашел в отель «Мидланд» выпить чаю. И она… ну… в общем, она со мной заговорила. Она там тоже чай пила.

— Она была одна?

— Да. Совсем одна.

— Не вы первый с ней заговорили?

— Да я даже ее и не заметил!

— Как же она обратила на себя ваше внимание?

— Улыбнулась мне, я улыбнулся в ответ, ну и продолжал читать свои бумаги, служебные бумаги… Тут она заговорила со мной. Спросила, чего это я читаю, ну и так далее…

— Знакомство продолжилось?

— Ага. Она сказала, что любит в кино ходить и не пойду ли я с ней. — Ну, свои дела в тот день я вроде бы прикончил, а девочка была славненькая, я и говорю: ладно, пойдем. А назавтра мы поехали кататься на моей машине. Я-то по делам ездил, а она захотела прокатиться со мной, а потом где-нибудь вместе поужинать, перед тем как к тетке вернуться.

— Она рассказывала вам о своей семье?

— Да. Говорила, что дома ей плохо, что никто о ней не заботится. Вообще жутко жаловалась на свою семью, но я — ноль внимания. Эдакая гладкая, упитанная штучка…

— Что? Что? — грозно перебил судья.

— Она выглядела молодой девушкой из благополучной семьи, милорд.

— И как долго продолжалась ваша идиллия в Ларборо? — спросил Кевин.

— Совпало так, что мы в один и тот же день должны были уезжать. Ей надо было домой — каникулы кончились, она уж и так задержалась у тетки, чтобы со мной встречаться, — ну, а мне надо было по делу в Копенгаген. Она вдруг заявила, что не хочет домой и не возьму ли я ее с собой в Данию. Я сказал, что нет. Я уже не считал ее таким невинным ребенком, каким она мне поначалу показалась, я уже к этому времени ее лучше знал, но все же думал, что девчонка неопытная… Ей же всего шестнадцать.

— Это она вам сказала, что ей шестнадцать?

— Ей исполнилось шестнадцать как раз в Ларборо… — и, скривив в усмешке губы под черными усиками, Чэдуик добавил: — Это мне стоило золотой губной помады.

Роберт взглянул на миссис Уинн и увидел, что она закрыла лицо руками. Лесли, сидевший рядом с матерью, уставился на Чэдуика недоверчиво и испуганно.

— Итак, когда она попросила вас взять ее с собой, вы считали, что она неопытная шестнадцатилетняя девочка?

— Вот именно.

— Когда же вы изменили свое мнение о ней?

— Она… Ну… убедила меня, что она не…

— Что «не»?

— Что не неопытная.

— Итак, вы решили, что можете, не испытывая угрызений совести, спокойно взять ее с собой в Данию?

— Ну, положим, угрызения-то у меня были, но с девчонкой было так… ну, весело, что ли, что неохота было с ней расставаться…

— Значит, вы с ней поехали за границу, выдав ее за жену?

— Да.

— А она не боялась, что семья будет о ней беспокоиться?

— Нет. Она мне сказала, что у нее еще две недели каникул и дома будут думать, что она у тетки в Мэйншиле. Тетке она сказала, что едет домой, а домой написала, что осталась у тетки.

— Вы помните, когда именно вы уехали из Ларборо?

— Помню. Двадцать восьмого марта во второй половине дня я договорился с ней встретиться на автобусной остановке в Мэйншиле. Там она меня и ждала и села ко мне в машину.

Перед тем как задать следующий вопрос, Кевин сделал паузу, чтобы присутствующие успели полностью оценить важность этого сообщения, и Роберт подумал, что если бы в зале суда не было ни одного человека, и тогда наступившая тишина не могла бы быть более мертвой.

— Итак, вы взяли ее с собой в Копенгаген. Где вы остановились?

— В отеле «Красные башмачки».

— Сколько пробыли там?

— Около двух недель.

В зале послышался ропот удивления…

— А затем?

— Ну, вернулись в Англию пятнадцатого апреля. Она мне сказала, что ей надо быть дома шестнадцатого. А по дороге вдруг говорит, что должна была вернуться одиннадцатого, и, значит, выходит, что уже четыре дня неведомо где пропадает…

— Она нарочно ввела вас в заблуждение?

— Да.

— Объяснила она вам, зачем это сделала?

— Да. Чтобы ей уже невозможно было вернуться. Заявила, что напишет домой, будто нашла работу, что живется ей хорошо и пусть они не беспокоятся.

— Ее не тревожило, что она причиняет страдание людям, которые ее любят?

— Ни капли. Она сказала мне, что жизнь дома ей давно осточертела.

И вновь Роберт, не удержавшись взглянул на миссис Уинн, но тут же отвернулся. Было видно, что она испытывает крестную муку…

— Ну, и как вы отнеслись к сложившейся ситуации?

— Обозлился поначалу. Она ведь поставила меня в жуткое положение!

— А за девочку вы не беспокоились?

— Да не так чтобы очень…