– Расти, ты знаешь, я твой друг. Но одновременно я твой адвокат. Я умею хранить чужие секреты, но и своих не раскрываю.

– Я готов выслушать что угодно, даже самое неприятное. Ты догадываешься, что мне пришлось перенести в последние месяцы. Я тоже умею хранить секреты, ты сам сказал вчера об этом. Но, понимаешь, я обладаю одной дурацкой чертой – хочу знать правду.

Я жду, что скажет Сэнди. Он встает:

– Понимаю. Ты хочешь знать, честный ли человек Ларрен Литл.

– Мои подозрения обоснованны, согласись.

– Нет, не обоснованны. – Сэнди садится на подлокотник дивана, ослабляет узел галстука. – Я скажу тебе, что мне известно. Откуда я это узнал, тебя не касается. У меня много клиентов. Люди часто обращаются к адвокату посоветоваться. Скажу тебе то, что никому не говорил. Но при одном условии: мы никогда больше не вернемся к этой теме. Ты понял?

– Вполне.

– Прости, я немного пофилософствую. Не все неприглядные поступки людей объясняются изъянами характера. Нередко обстоятельства сильнее нас, и человек поддается искушению – есть такое старомодное слово. Так вот, я знаю Ларрена всю жизнь. После развода с женой он был совершенно не в себе. Начал пить, и пить много. Кажется, играл. Забросил юридическую практику. Потом у него завязались отношения с этой прелестной амбициозной и корыстолюбивой женщиной. Хотел наладить свою личную жизнь. Но вместо этого попал в судейское болото, где разбирают пустяковые, мелкие дела. Ларрен – умный человек, у него удивительные способности, а ему несколько лет приходилось заниматься нарушителями правил дорожного движения, пьяными драчунами, сексуальными извращенцами. Изо дня в день одно и то же: привод, суд, условное наказание, послесудебный надзор. Ларрен оказался в среде, где продажность сверху донизу была обыденностью и сущим бедствием для города. Брали все: поручители, полицейские, те, кто осуществляет надзор. Северный филиал был рассадником незаконных сделок. Расти, неужели ты думаешь, что Ларрен – исключение?

– Ты что, оправдываешь его? – вырывается у меня.

Взгляд Сэнди делается жестким, чужим.

– Ни в коем случае! – энергично возражает он. – Ни в коем случае. С такими позорными явлениями мириться нельзя. Они подрывают наши общественные устои. Если бы мне пришлось разбирать дело подкупленного должностного лица, суровый приговор обвиняемому был бы обеспечен. Может быть, даже пожизненное заключение. Но то, что случилось, – в прошлом. Сегодня Ларрен Литл предпочел бы умереть, говорю это совершенно искренне, нежели скомпрометировать звание судьи. Это мое мнение.

– Мой прокурорский опыт подсказывает другое. Взяточничество не приступ нездоровья, а прогрессирующая болезнь.

– Это всего лишь эпизод, случайность, тем более в далеком прошлом.

– Ты уверен?

– На сто процентов.

– И чем же закончился тот эпизод?

– Я не летописец округа Киндл. Говорят разное.

– И все же, Сэнди?

Руки у него теперь лежат на коленях. Лицо помрачнело.

Умение хранить секреты – одно из составляющих его профессионализма.

– Насколько мне известно, Реймонд Хорган узнал о случившемся и потребовал прекратить мздоимство. Полиция Тридцать второго участка начала собственное расследование. В Северном филиале стали опасаться, что в его ходе будут выявлены и другие взяточники. Я слышал это от двух людей, которых коснулась эта история. Так или иначе, было решено, чтобы окружной прокурор начал официальное расследование. Может быть, – Сэнди смотрит в сторону и еле заметно улыбается чему-то своему, – так им посоветовал их адвокат. Лично я уверен, они сделали ставку на то, что Хорган, естественно, известит своего старого друга о грозящей ему опасности и посоветует ему бросить это дело, пока не поздно. Думаю, что так оно и было, хотя не знаю, прав я или нет.

Я должен был бы догадаться, что Хорган так или иначе причастен к тем событиям. Меня охватывает чувство, среднее между разочарованием и негодованием.

– А знаешь, было время, когда я смотрел на Реймонда Хоргана и Ларрена Литла как на героев.

– Так и есть. Они сделали много добрых дел.

– А как насчет Мольто?

Сэнди отрицательно качает головой:

– Насколько я знаю, он был не в курсе. Вероятно, не верил слухам и разговорам. Его голова была занята Каролиной. Он был ее верным рабом, ее собачонкой. Убежден, что она вертела им как хотела. В Латинской Америке во времена моей молодости было много женщин типа Каролины. Я сам с такими сталкивался. Женщины использовали свои прелести, свою чувственность наступательно, можно сказать, агрессивно. Теперь на таких, кто подобным образом прокладывает себе путь наверх, смотрят неодобрительно, мало того – презрительно. Но надо отдать должное Каролине – она умела это делать.

«Ах, Каролина», – вдруг с невыносимой грустью думаю я. Чего я хотел от нее? Нет, у Сэнди не совсем верное мнение о ней. Может быть, сказываются перенесенные мною испытания и неожиданный конец процесса, или в округе Киндл объявили неделю всеобщей амнистии, или меня посещает очередное дурацкое наваждение – не знаю. Но я сижу в этом похожем на дамский будуар кабинете в клубах сигарного дыма и отчаянно тоскую по этой женщине. Что, если я совсем не понимал Каролину? Может быть, она страдала какой-то врожденной болезнью, или получила родовую травму, или у нее атрофировались органы чувств… Глупые догадки. Скорее ее, как и многих из нас, искалечила бесчеловечная жизнь. Меня вдруг пронзает нестерпимая боль. Ее боль. Она была как паук, запутавшийся в собственной паутине. Конечно, она мучилась, мучилась по-своему. Мучилась не случайно. Можно только гадать о причинах. Не знаю, в каком горниле жестокости выкован ее незаурядный характер. Но очевидно, что когда-то ей была нанесена смертельная обида, что ее окружало зло, от которого она хотела, но не смогла уберечься. Она пыталась измениться. Перепробовала множество ролей – любовница гангстера, звезда на тусклом небосклоне посредственности, доброволец на службе общественно полезного дела, путешественница в страну необузданных страстей, умный решительный прокурор, готовый отправить за решетку любого, преступившего закон. Но ничто было не в силах изменить ее суть. Последствия бесчестья хуже самого бесчестья. Навязанную ей с рождения жестокость, обманывая себя, тешась самооправданием и затаив боль в душе, она швырнула обратно, людям.

– Так как, – спрашивает Сэнди, – ты удовлетворен?

– Тем, что ты сказал о Ларрене?

– Чем же еще? – Он не мог знать, о чем я все это время думаю.

– Нет, Сэнди, не удовлетворен. Ларрен не имел права браться за мое дело. Должен был отказаться, как только ему предложили вести его.

– Может быть, ты и прав, Расти, однако позволь напомнить: он не знал, что злополучная «папка П.», как ты ее называешь, будет фигурировать в качестве аргумента защиты.

– Но ты ведь знал!

– Я?! – Сэнди рукой разгоняет табачный дым и говорит что-то по-испански, вероятно, какое-то ругательство. – Хочешь подать на меня жалобу? Надеюсь, ты не думаешь, что я с самого начала процесса решил использовать то дело? Что я должен был, по-твоему, сделать? Подать ходатайство об отводе Ларрена Литла? Интересно, как бы я его сформулировал? «Ваша честь, освободите судейское кресло для другого человека, поскольку жертва была когда-то вашей любовницей и вы вместе занимались противозаконными махинациями»? Я не циник, но некоторые вещи не для прений в суде. Мне нравится, что ты за честность в нашей профессии. Но твоя придирчивость при данных обстоятельствах, откровенно говоря, удивляет. По-моему, ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

– Я, в сущности, не педант. Меня не интересуют формулировки и вообще техническая сторона вопроса. Но у меня такое ощущение, что процесс шел не так, как следовало бы.

Сэнди кладет сигару в пепельницу и приближается ко мне – нарочито медленно, демонстрируя свое удивление и недовольство. Но я это уже видел, и не раз. Мне хорошо знакомы все его повадки – меня не проведешь.

– Сэнди, я многое передумал за последние часы. Если разобраться в деле, которое заключено в «папке П.», карьере Ларрена Литла придет конец. Ты использовал любую возможность, чтобы прозрачно намекнуть ему, что именно это и собираешься сделать.

– Милый Расти, ты, должно быть, знаешь что-то, чего не знаю я. Ничто не указывает на то, что Ларрен догадывается о содержании этой папки. Она ни разу не фигурировала в суде.

– Сэнди, ты не обидишься, если я скажу, что ты не вполне откровенен со мной?

– Боже мой, – говорит Сэнди, – ты заговорил, как моя Клара. – Он улыбается, но я не клюну и на эту его наживку.

– Признаюсь, я не сразу уразумел, что к чему. Какое-то время я думал, что это простая случайность – твои частые упоминания о папке. Теперь я понимаю: ты хотел привлечь внимание Ларрена. Последний раз, когда ты упомянул о ней – кажется, во время допроса Липа, – у тебя уже не было необходимости давить на Томми. С ним ты уже разделался. Ты к этому моменту все знал о Кумачаи. Тем не менее продолжал намекать, что при необходимости на глазах у публики вывалишь грязное белье. Поэтому при допросе Хоргана ты и заявил, что дело против меня сфабриковано. Этим ты дал Ларрену понять, что защита ни перед чем не остановится.

– Ты хороший следователь, Расти, – произносит Сэнди, помолчав.

– Ты мне льстишь. А я, наоборот, думал, что малость туповат. Есть куча вещей, до которых я не додумался. Взять хотя бы одно замечание, сделанное тобой несколько секунд назад. Откуда ты знал, что Ларрен поймет, какой материал в «папке П.»? Что он – о его грязных делишках? Говори.

Мы долго смотрим друг на друга. Если Сэнди и обескуражен, то умело это скрывает.

– Мне нечего сказать, Расти. Просто у меня возникли некоторые предположения, особенно когда я увидел, как Ларрен реагирует на показания Хоргана. Они близкие люди, прекрасно понимают друг друга. Как я уже говорил, Реймонд не мог остаться равнодушным к факту взяточничества. Мне кажется, между ними произошел тогда серьезный разговор. Правда, я точно не знаю, но мне это подсказывает интуиция юриста.

Да, Хорган. Вот кого я упустил. Он не мог не сказать Ларрену об этой папке. Сэнди прав. Надо подумать о происшедшем с другой точки зрения, но это потом. Сейчас надо окончательно объясниться с Сэнди.

– Поправь меня, если что не так, – говорю я ему. – Ты, конечно, не собирался открыто угрожать Ларрену разоблачением. Это не пошло бы на пользу процессу, даже могло нанести вред. И вообще не в духе Алехандро Стерна. Ты должен был придумать тонкий и эффективный ход. Дать понять Ларрену, что у него есть проблемы. Но сделать это так, чтобы никто ни о чем не догадался. Поэтому ты нашел другую цель – Томми Мольто. Сделал вид, будто защита