– Протоколы и другие документы – сверху, свидетельские показания – внизу, – говорит Джейми Кемп, ставя тяжелую картонную коробку на полированную поверхность стола в небольшой комнате для заседаний в конторе его патрона, Алехандро Стерна, моего адвоката.

Кемп весь в поту. Ему пришлось тащить эти бумаги из здания муниципалитета. Два квартала с тяжелым грузом по июльской жаре. Его голубой галстук сбился в сторону, а белокурые пряди модной прически в стиле доблестного принца, выдающей ностальгию по молодости, прилипли к вискам.

– Я пойду посмотрю телефонные сообщения, – говорит Кемп, – а потом вернусь, и мы вместе разберем эти залежи. И пожалуйста, не впадайте в панику. Мы, адвокаты, знаем средство против переживаний человека в вашем положении.

– И что это за средство?

– Черника.

– Почему черника?

– Чтобы не обделаться при виде вещдоков, – улыбается Кемп.

Я рад, что он думает, будто я не потерял чувства юмора.

Не смертельно.

Сегодня 14 июля, три недели, как против меня выдвинуто обвинение в убийстве Каролины Полимус. Днем я должен явиться к председателю Верховного суда Эдгару Мамфри по вопросу о привлечении меня к суду. Перед этим актом защита, согласно процессуальному кодексу, имеет право ознакомиться с вещественными доказательствами, которыми располагает обвинение, а также со списком свидетелей и содержанием их показаний. Все это и находится в коробке, что притащил Кемп. Я смотрю на наклейку на коробке: «Народ VS. Рожат К. Сабич» – и опять не верю своим глазам. Этого не может быть! Я оглядываю стены, обитые темными деревянными панелями, ряды книг по юриспруденции в малиновых переплетах, шеренгу удобных стульев и жду, когда пройдет уже ставшее знакомым смешанное чувство страха и желания, чтобы поскорее состоялся суд и все кончилось.

Сверху в коробке лежит копия обвинительного заключения. Я еще раз перечитываю слова «силой и оружием». Это архаичный терминологический оборот права. В англоязычных странах его на протяжении нескольких веков применяли в отношении людей, обвиняемых в насилии над другими людьми. Сейчас этими словами не пользуются, но они почему-то сохранились в Уголовном кодексе нашего штата. Я вчитываюсь в эти слова, и меня охватывает странное чувство причастности к проклятому племени Дасона Диллинджера, Синей Бороды, Джека-потрошителя и миллиона других, меньших звезд преступного мира, тех, кто поддался минутному искушению и либо по слабости характера, либо из ревности, либо из корысти обнажил потайные стороны человеческой натуры.

После двух месяцев намеков, грязных сплетен, гнусных инсинуаций в прессе, на телевидении, на улице я твердо сказал себе, что мне будет легче, когда я наконец увижу обвинительное заключение. Но я ошибся. Но когда я прочитал его в офисе Стерна, у меня так заколотилось сердце, что казалось, оно выпрыгнет из груди. Кровь отхлынула от моего лица. Я попытался побороть страх – не для того, чтобы показать сидящему рядом со мной на диване Стерну, какой я молодец, а потому, что мне не оставалось ничего другого.

Упомянув Кафку, я спрашиваю Стерна:

– Вам не покажется пустой банальностью, если я скажу, что не могу поверить, что меня судят, что я ничего не понимаю и негодую?

– Нет, не покажется, никоим образом. Я тридцать лет практикую в этом городе, чего только не повидал. И у меня есть для этого основания. Был у меня один клиент, извини, не могу назвать имя, так вот, он тоже не мог поверить и вместе с тем предлагал за мои услуги золото – два больших слитка стоимостью двадцать пять миллионов… По ночам, когда не спится, я часто размышляю над этим загадочным феноменом.

В устах Сэнди эти слова звучат как мудрость, как откровение. Легкий испанский акцент придает изящество даже самым простым его высказываниям. Его манеры внушают спокойствие. С годами я понял, что, как влюбленный юноша, отзываюсь на любой знак внимания.

– Расти, – говорит Сэнди, дотрагиваясь до листка бумаги у меня в руках, – ты не упомянул об одной вещи, и это… как бы это сказать… вселяет определенные надежды.

– Что это за вещь?

– Здесь нет извещения о пятом разделе.

– А-а, – протянул я. По моим жилам пробегает дрожь. В нашем штате обвинители вместе с иском должны подать особое извещение, если будут добиваться для обвиняемого высшей меры наказания. Все месяцы я по-всякому прикидывал, как поведет себя Нико, но инстинкт самосохранения такую возможность исключил. Сэнди видит мою растерянность, даже стыд. – Я предполагал…

– Да ладно, – дружески улыбается Сэнди. – Такая уж у нас привычка – предполагать.