– Мне уйти? - тихо спросила Гертруда Иоганновна.
– Можешь говорить при маме, Злата, - сказал Павел.
– При маме можно, - подтвердил Петр.
Надо говорить. Глупо так стоять и молчать. В конце концов Шанце - шеф-повар. Гертруда Иоганновна постарается как-нибудь выручить его. Если кто-нибудь другой узнает - Шанце казнят. А она, может быть, и не выдаст его. Ей нужен шеф-повар. Кто будет готовить?
Злата проглотила горький комок в горле.
– В каморке у господина Шанце разбился лейтенант. Насмерть.
– Какой лейтенант? - спросила Гертруда Иоганновна.
– У которого лицо белое. Он сам упал, - твердо сказала Злата. Настолько твердо, что Гертруда Иоганновна поняла, что упал он не сам.
– Что он там делал? - спросила она.
Злата замешкалась с ответом…
– Я… Он… Я не знаю. Я убирала посуду…
– Мама… - Павел посмотрел на мать.
Она сдвинула тонкие брови.
– Помолчите.
– Если лейтенанта найдут у Шанце… - сказала Злата.
– Мальчики, в постель. Быстро. А мы со Златой спустимся… Только спокойно.
Она подошла к двери, прислушалась. Потом резко открыла ее и вышла в коридор. Злата последовала за ней.
– У меня не фарфоровый фабрика! - громко сказала она на ходу. - Посуду надо берегить! Иначе я буду высшитывать из шалованья!
Они прошли мимо дежурной, спустились вниз, на кухню.
Гертруда Иоганновна постучала в дверь каморки повара.
Никто не ответил.
Тогда она толкнула дверь и вошла.
На койке под серым солдатским одеялом кто-то лежал, укрытый с головой. Шанце сидел на стуле, положив длинные руки на колени. Он нахмурился, увидев хозяйку и Злату за ее спиной.
Гертруда Иоганновна молча подошла к койке, приподняла одеяло, поморщилась.
– Что произошло, Гуго?
– Он ударился головой о койку.
– Сам?
Шанце вздохнул.
– Видит бог, я не хотел. Он схватил девочку. Она закричала. Я взял его за шиворот, встряхнуть. Гнусный тип этот лейтенант. Он думает, что все позволено! Я не собирался его убивать. Я только встряхнул его, чтобы он пришел в себя. Хлюпик.
– Вы заступились за девочку?
– Меня расстреляют?
Гертруда Иоганновна покосилась на койку.
– Кто-нибудь заходил сюда?
Шанце помотал головой.
– Надо убрать его. Чтобы никто не видел.
– Вы меня не выдадите? - прошептал Шанце с надеждой.
– Лейтенант получил по заслугам, - жестко сказала она. - Перетащите его в какой-нибудь разрушенный дом. И чтобы ни одна живая душа не узнала. Надо молчать, Гуго. Злата, - добавила она по- русски. - Лейтенант надо относить прошь. И молшать. Ты умеешь молшать?
– Умею. Но во дворе часовой.
– Да… Гуго, закройте дверь изнутри. Я постучу три раза. Злата, иди мой посуда. Я буду что-нибудь придумывать.
Она ушла. Злата направилась в посудомойку. Шанце запер дверь на крючок.
Вернулась Гертруда Иоганновна через несколько минут в шубке, накинутой на плечи, и в пуховом платке. Постучала Шанце.
– Гуго, перенесите его в посудомойку, быстро. Злата, посмотри за лестница.
Шанце молча взял на руки завернутого в одеяло лейтенанта. Перенес его в посудомойку.
– Я сейчас приведу сюда часового. Пока он будет согреваться шнапсом, вынесите тело во двор и перебросьте через ограду. Потом оттащите его подальше.
Она вышла наружу. Автоматчик топтался возле дверей.
– Крепкий мороз, - сказала она, постояв немного.
– Крепкий, фрау. Все время приходится ходить, чтобы не добрался до костей.
– Смена не скоро?
– Часа через два, наверно.
Гертруда Иоганновна сочувственно поцокала языком.
– Зайдите, хоть выпейте шнапсу, - предложила она решительно.
– Я на посту, - неуверенно ответил солдат.
– Пост не убежит, а душа может расстаться с телом, - засмеялась она и вошла в дверь. Автоматчик последовал за ней.
Она провела его в каморку Шанце, заговорщицки закрыла дверь, подмигнув солдату. Долго откупоривала бутылку, протерла салфеткой стакан.
– Чем бы вам закусить?
– Не беспокойтесь, фрау. Я могу так.
Пока Гертруда Иоганновна потчевала солдата, Шанце быстро вынес лейтенанта наружу, пересек двор, перекинул тело через каменную ограду…
А ночью перетащил подальше, засыпал снегом.
Простыню и наволочку Злата выстирала. Одеяло сменили на такое же.
Полковник Фриц фон Альтенграбов долго кричал на штурмбанфюрера Гравеса. Адъютант исчез. Штурмбанфюрер сам объездил посты на выездах из города, опросил часовых. Дежурившие у моста сказали, что ночью проехала легковая машина. В ней были офицеры. Среди них молодой лейтенант. Да-да. Лицо у него белое. Да. Навеселе.
Штурмбанфюрер Гравес доложил полковнику, что лейтенант Гласкугель, вероятно, где-нибудь развлекается, поскольку выехал с двумя офицерами в неизвестном направлении.
Полковник пообещал сделать из Гласкугеля бифштекс, а потом отправить на передовую.
Через несколько дней, когда утих шум вокруг исчезновения лейтенанта Гласкугеля, тело его увезли на розвальнях под сеном и спрятали у реки, а ночью спустили в прорубь.
Часть пятая. ВСЕ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ.
Первым весну почуял Киндер. Долго пахло только морозом. Мороз глушил все остальные запахи. Даже собаками не пахло. Те, что остались в живых, сидели в своих дворах. Холод гнал с улицы.
И вдруг подул влажный ветер и запахи оттаяли. Киндер забеспокоился, стал обнюхивать стенки домов, углы, столбы. Ах, как прекрасен оживший мир! Воробьи, которые всю долгую зиму куда-то прятались, вдруг высыпали на улицы, закопошились в сладко пахнущем конском навозе. Воздух по утрам звенит от их