сомневаюсь в том, что в начале ноября я либо Вам перешлю, либо сам привезу ее в Петербург».

14 (26) августа Тургенев извещает Стасюлевича, что повесть «подвигается к развязке», а в сентябре, воспользовавшись, по его словам, затворничеством в Баден-Бадене, он окончил повесть и сразу же приступил к ее переписыванию. 23 сентября (5 октября) он сообщал Стасюлевичу, что «уже переписал более половины. В ней будет 7 печатных листов „Вестника Европы“! Никак не ожидал подобных размеров!» (см. также письмо к Анненкову от 24 сентября (6 октября) 1871 г.).

По расчетам Тургенева текст повести должен был быть готов «через месяц», то есть к началу ноября нового стиля. Но к этому времени Тургеневу стало ясно, что повесть требует еще дополнительной работы. 6 (18) ноября Тургенев сообщал Стасюлевичу, что «1-го декабря русского стиля» повесть будет у него в руках. Отметим кстати, что только в этом письме, впервые за всё время работы над повестью, Тургенев назвал ее: «Заглавие ее „Вешние воды“, положено на нее старания пропасть — авось не совсем даром пропадет оно!».

В конце месяца повесть действительно была закончена и 26 ноября (8 декабря) выслана в Петербург Анненкову. В сопроводительном письме Тургенев просил его подтвердить получение рукописи («Она мне стоила дьявольского труда — и я бы желал поскорее знать, что он не пропал…») и высказать о ней свое «нелицемернее мнение». В письме содержалась также просьба передать повесть «немедленно Стасюлевичу — и продержать корректуру». На следующий день, 27 ноября (9 декабря), извещение об отправке рукописи было послано Стасюлевичу: «Вчера <… > повесть моя в виде громадного застрахованного пакета отправилась в Петербург на имя П. В. Анненкова — так как с незапамятных времен мои произведения всегда поступают сперва в его руки. Но он имеет инструкцию передать Вам эту повесть немедленно — так что Вы можете начать печатание с 1 / 13 декабря, как я обещал Вам».

До нас дошли две рукописи «Вешних вод», однако большое количество разночтений в этих рукописях дает основание считать, что, кроме не дошедшего до нас черновика, существовал еще один автограф — вторая беловая копия. Это подтверждается и письмами Тургенева, в которых сказано, что он трижды переписывал повесть.

Одна из сохранившихся рукописей является первой копией, о которой Тургенев писал Анненкову 24 сентября (6 октября) 1871 г.: «Переписывание повести подвигается вперед». Очевидно, большое количество исправлений, внесенных автором в текст, задержало переписывание, а когда оно было закончено (вероятно, в первых числах ноября н. ст.), рукопись оказалась в таком виде, что ее пришлось вторично переписать («Чёрт меня дернул — всё из желания возможной отделки и недоверия к своим слабеющим силам — взяться за вторичное переписывание моей повести», — сообщал он Анненкову 28 октября (9 ноября) 1871 г.). Вторая копия до нас не дошла[212]. Но, видимо, и в ней была произведена значительная авторская правка, вызвавшая необходимость вновь переписать текст.

19 ноября (1 декабря) 1871 г. Тургенев писал Анненкову: «Я работаю как вол — и через 5 дней Вы получите оконченную третью копию моей повести». Эта «третья копия» и была послана в Петербург Анненкову 26 ноября (8 декабря) в качестве наборной рукописи. Позднее она была по просьбе Тургенева «вытребована» Анненковым от редакции «Вестника Европы» и возвращена автору.

Оба сохранившихся автографа повести, в которых содержится значительное количество поправок, дают представление о характере работы Тургенева над художественной отделкой текста «Внешних вод».

Никаких крупных вставок, вычеркиваний или перестановок текста, которые изменяли бы композиционный план повести, ни в одной из этих двух рукописей нет; не было их, очевидно, и в не дошедшем до нас черновике, так как Тургенев обычно приступал к написанию нового произведения только тогда, когда задуманный сюжет уже полностью сложился в его творческом сознании. Точно так же и образы героев будущего повествования формировались у Тургенева на предварительной стадии, а позднее, в процессе работы над рукописями, подвергались только некоторым уточнениям или дополнениям. Об этом свидетельствуют и автографы «Вешних вод».

В Джемме Тургенев стремился воплотить образ девушки искренней и непосредственной, но при этом он, по-видимому, заботился о том, чтобы эта непосредственность не переходила в развязность. Так, в главе XVI, когда Санин отдает Джемме спасенную им розу, первоначально было: «Она вся вспыхнула, крепко стиснула его руку и мгновенно спрятали розу»; готовя наборный текст, Тургенев исключил слово «крепко» (см. с. 238). В главе XIX, где Джемма встречает Санина после скандала в Содене, было: «Джемма встретила Санина; взяла его руку обеими руками, хотела что-то сказать и не могла. <…> Джемма выпустила руку Санина и вернулась за прилавок». Из этого текста Тургенев вычеркнул в беловом автографе слова: «взяла его руку обеими руками» и «выпустила руку Санина и» (см. варианты к с. 294, строки 25 и 35)[213]. В главе XXVIII, когда после объяснения в любви Санин и Джемма встречают Клюбера, было: «Джемма <…> самоуверенно- спокойно <…> посмотрела прямо в лицо своему бывшему жениху». Тургенев, уже в ходе работы над беловым автографом, нашел другие слова для определения чувств своей героини и вместо «самоуверенно-спокойно» вписал: «с спокойной решительностью».

В образе Полозовой Тургенев стремился сильнее подчеркнуть коварство, жестокость и низменность ее натуры. Так, например, глаза Марьи Николаевны он называет сначала «хищными», а затем заменяет этот эпитет на «алчными» (с. 373); в обращении к Санину слова «проговорила она почти грубо» меняет на «приказала она почти грубо» (см. с. 374); в характеристике, которую Марья Николаевна дает самой себе во время ее первой беседы с Саниным, не очень ясное по смыслу выражение: «я жизни не щажу» — заменяется гораздо более определенным, безжалостным: «я людей не щажу» (см. с. 349); существенна и следующая поправка: в размышлениях Санина о неотвязных чертах образа Полозовой вместо первоначального: «они ухмыляются» — появилось: «они ухмыляются дерзостно» (см. с. 358).

Работа Тургенева над повестью на рукописной стадии заключалась главным образом — и это опять- таки характерно вообще для творческой лаборатории писателя — в тщательной стилистической отделке текста. В этой тонкой и сложной работе художника можно выделить в основном три наиболее характерных вида исправлений.

Первый из них — вычеркивание отдельных слов, фраз или более крупных кусков текста с целью устранения длиннот, снятия лишних эпитетов и необязательных деталей, исключения ненужных авторских пояснений. Например, в главе XIX, в описании дня, предшествующего поединку, в беловом автографе вычеркнуты строки, рисующие душевное состояние Санина (см. вариант к с. 296, строка 16); в картине обморока Эмилио во фразе «тесный цветной галстух сжимал его шею» второй эпитет зачеркнут (см. вариант к с. 258, строки 30–31; см. также варианты к с. 259, строка 6, с. 273, строка 28, с. 316, строка 6); в сцене игры в тресетте был исключен текст, содержащий еще одно упоминание о «величайшей тайне», которую хранил в душе Панталеоне (см. вариант к с. 295, строка 32). Работая над наборной рукописью, Тургенев в разговоре Санина с Полозовым вычеркнул сопровождавшую диалог ремарку: «Полозов глянул на него сквозь свои белесоватые ресницы» (вариант к с. 336, строки 38–39); на той же стадии было снято сравнение речей Полозова с поэтической манерой Некрасова (см. вариант к с. 345, строка 25).

Второй вид исправлений связан с расширением текста: Тургенев вписывает слова и выражения, пополняя и обогащая повествование вновь найденными деталями, сравнениями и т. п. Примеры такого рода встречаются, пожалуй, более часто, чем случаи сокращения текста. Так, в беловом автографе обогащается сцена, когда Панталеоне, возмущенный тем, что Джемма читает комедию Мальца, выражает свое негодование «хриплым голосом, уткнув лицо вперед и растопыря пальцы» (см. вариант к с. 270, строки 14–15); в том же автографе расширено описание комнаты, в которой задремала фрау Леноре (см. вариант к с. 277, строки 35–37), и вписана ремарка, передающая взволнованное состояние фрау Леноре, когда она посылает Санина в сад, чтобы образумить Джемму (см. вариант к с. 310, строки 5–6). Аналогичная правка имеется и на следующей стадии работы. Здесь в рассказ Панталеоне о «великом Гарсиа» в роли Отелло вводится сравнение: «как молния, как тигр» (см. вариант к с. 267, строка 5); расширяется разговор Панталеоне с фрау Леноре о ее покойном муже (см. вариант к с. 277, строки 33–37).