решительно действующий, он противопоставляет «практическому смыслу» Фустова, уверенного в том, что смерть Сусанны надо оставить без последствий, готовность привести в исполнение «заслуженное наказание» Ратча. Писатель не без иронии относится к способу, которым «мужественный» Цилиндров осуществляет свою «аннибаловскую клятву» отомстить губителям несчастной девушки. Однако с этим героем, о котором прямо говорится: «Энтузиаст он был, человек, как говорится, „фатальный“, но малый хороший» — вносился существенный мотив в развязку повести. В тексте окончания содержался даже явный намек на то, что если бы Цилиндров не был вынужден уехать служить в Сибирь, он защитил бы Сусанну.
Образ Меркула Цилиндрова ассоциировался в сознании Тургенева с совершенно определенным типом людей 1830-х — начала 1840-х годов. Именно Цилиндрову Тургенев приписал первоначально подлинные стихи Н. Станкевича на смерть затравленной пошлым обществом девушки, и Цилиндрова он сравнивал с поэтом Красовым, участником кружка Белинского. «Сверх того Цилиндров был поэт <
Образ Цилиндрова — энтузиаста, у которого убеждение перерастает в действие, своеобразного Дон- Кихота, несомненно, стоит в связи с размышлениями Тургенева о разночинцах шестидесятых годов — людях действия, готовых разрубать неразрешимые узлы противоречий современной жизни, и о судьбах подобных характеров в сороковые годы. Изъятие этого образа, не понятого или не принятого друзьями писателя, придало еще более мрачный, безнадежный характер развязке повести. Скандал, учиненный Цилиндровым, мстившим за Сусанну единственно возможным в данных условиях, хотя и диким, способом, был заменен в новой концовке разнузданной и бессмысленной пьяной дракой.
Закончив переделки, связанные с изъятием образа Цилиндрова, Тургенев вторично переписал повесть, произведя в ней «еще много изменений», и отослал эту не дошедшую до нас рукопись П. В. Анненкову вместе с письмом от 3 (15) ноября 1868 г. При этом Тургенев просил Анненкова обсудить «Несчастную» с друзьями, сообщить свое мнение и передать повесть в журнал — «Русский вестник», если Катков не изменил своего намерения печатать ее, или в «Вестник Европы». Тут же он обращался через Анненкова к Н. Х. Кетчеру, прося, чтобы последний «продержал корректуру», «так как в „Несчастной“ попадается множество немецких и французских фраз». 16 (28) декабря 1868 г. Тургенев обращается с этой просьбой непосредственно к Кетчеру и сразу поручает ему вставить в текст повести эпизод спора Колтовского с французским эмигрантом. Это пожелание Тургенева было выполнено, и в «Русском вестнике» повесть появилась с указанными Кетчеру исправлениями, за исключением одного небольшого пропуска: фраза, имевшая в письме следующий вид: «La Reveillière-Lépeaux était un brigand, un bonnet rouge!» («Ла Ревельер Лепо был разбойник, красный колпак» — франц.), в
«В главе Х-й, в самом начале, где стоит: — „отправился один в дом к г-ну Ратчу,
В главе VIII-й — при описании наружности молодого Ратча — стоит: „но и в самой этой приятности было что-то противное“ — вместо: „противное“ — поставь: „нехорошее“, а дальше, где стоит: „зубы у него оказались
В главе XIV-й, в последнем прощании Сусанны, — перед словами: „О бедное, бедное мое племя!“ — выкинь: „Мне кажется, я вас вижу в последний раз“.
В главе XV-й, где Сусанна говорит о том, что Иван Матвеич стал слабеть и стереться, во фразе: — „только прибавился оттенок рыцарской вежливости
Указывая Кетчеру расположение мест, подлежащих изменению, Тургенев пользуется в данном письме нумерацией глав чернового и белового автографов, в окончательном тексте изменившейся (VIII глава стала X-й, X–XII-й, XIV–XVI-й, XV–XVII-й). Кетчер исполнил пожелания автора (см. варианты белового автографа в изд.:
Чрезвычайно довольный работой Кетчера, Тургенев благодарил его 16 (28) февраля 1869 г. «за образцовую корректуру „Несчастной“»: «ни одной почти опечатки».
Тургенев сомневался в успехе своей повести, которая не была одобрена Полиной Виардо и самому ему казалась «мрачнейшей», «непроницаемо черной» (см. его письма к Н. Н. Рашет от 20 сентября (2 октября) и М. Гартману от 29 сентября (11 октября) 1868 г.). Выражая удовлетворение тем, что повесть понравилась Анненкову (см. письма к нему Тургенева от 16 (28) ноября 1868 г. и 24 декабря 1868 г. / 5 января 1869 г.), он вместе с тем пытался узнать мнение о ней И. П. Борисова, А. А. Фета, М. А. Милютиной, Н. Х. Кетчера, В. П. Боткина, Тютчевых и других знакомых. Отзывы, доходившие до него из России, то ободряли писателя («О повести моей, вычищенной и переделанной — доходят до сведения моего из Петербурга благоприятные известия», — пишет он М. А. Милютиной 19, 21 ноября ст. ст. 1868 г.), то тревожили его («В России она понравилась мало», — сообщал он В. П. Боткину 4 (16) марта 1869 г.).
Особенно затронул писателя развернутый критический отзыв в письме к нему Я. П. Полонского. По его совету Тургенев внес в текст несколько мелких изменений. «Из трех твоих упреков — первый показал мне, что я ошибочно вместо слова: „подоконник“ употребил „оконницу“ и напрасно поставил однажды: „под окном“. Это уже исправлено», — писал он Полонскому 27 февраля (11 марта) 1869 г. Исправления эти были сделаны в тексте собрания сочинений 1869 г. Следующие два замечания своего корреспондента Тургенев отвел. Он заявил, что пожелание об изменении языка героини в ее дневнике невыполнимо. Отстаивая необходимость эпизодов, которые Полонский предлагал сократить, а также настаивая на точности и правдивости описаний, Тургенев раскрывал автобиографическую основу ситуаций повести и связь ее проблематики со своими впечатлениями 1840-х — начала 1850-х годов. «Эта девушка
Л. Пич вспоминал, что, написав сцену посещения Сусанны и ее размышлений у окна комнаты Петра Гавриловича, Тургенев впал в тяжелое, подавленное состояние и на вопрос: «Что случилось?» — отвечал, имея в виду свою героиню: «Ах, она должна была отравиться! Ее тело выставлено в открытом гробу в церкви и, как это у нас принято в России, каждый родственник должен целовать мертвую. Я раз присутствовал при таком прощании, а сегодня я должен был описать это, и вот у меня весь день испорчен»[188].
Воспоминания молодости Тургенева, очевидно, были дополнены и отчасти возбуждены рассказом Фета о пережитой им трагедии — гибели любившей его и покинутой им девушки Марии Лазич. Обстоятельства смерти Лазич давали основание предполагать, что она покончила самоубийством. Мотивы повести «Несчастная» перекликаются с реальными коллизиями жизни Фета, а герои ее некоторыми своими чертами близки к характерам молодого Фета и его возлюбленной (см.:
