таким уважением и сожаленьем на меня посматривал… Я его терпеть не могу.

Горский. Что же вы из этого заключаете?

Вера. Я заключаю, что monsieur Мухин… а l’honneur de recevoir vos confidences[33]. (Сильно стучит по клавишам.)

Горский. Почему вы думаете?.. И что мог я ему сказать…

Вера. Я не знаю, что вы сказать ему могли… Что вы за мной волочитесь, что вы смеетесь надо мной, что вы собираетесь вскружить мне голову, что я вас очень забавляю. (М-lle Bienaimé сухо кашляет.) Qu’est ce que vous avez, bonne amie? Pourquoi toussez vous?[34]

M-lle Bienaimé. Rien, rien… je ne sais pas… cette sonate doit être bien difficile.[35]

Вера (вполголоса). Как она мне надоедает… (К Горскому.) Что ж вы молчите?

Горский. Я? отчего я молчу? я самого себя спрашиваю: виноват ли я перед вами? Точно, каюсь: виноват. Язык мой — враг мой. Но послушайте, Вера Николаевна… Помните, я вам вчера читал Лермонтова, помните, где он говорит о том сердце, в котором так безумно с враждой боролась любовь…^*(Вера тихо поднимает глаза.) Ну, ну, вот я и не могу продолжать, когда вы на меня так смотрите…

Вера (пожимает плечами). Полноте…

Горский. Послушайте… Сознаюсь вам откровенно: мне не хочется, мне страшно поддаться тому невольному очарованию, которого я, наконец, не могу же не признать… Я всячески стараюсь от него отделаться, словами, нмешками, рассказами… Я болтаю, как старая девка, как ребенок…

Вера. Зачем же это? Отчего нам не остаться хорошими друзьями?.. Разве отношения между нами не могут быть просты и естественны?

Горский. Просты и естественны… Легко сказать… (Решительно.) Ну да, я виноват перед вами и прошу у вас прощения: я хитрил и хитрю… но я могу вас уверить, Вера Николаевна, что какие бы ни были мои предположения и решения в вашем отсутствии, с первых ваших слов все эти намерения разлетаются, как дым, и, я чувствую… вы будете смеяться… я чувствую, что я нахожусь в вашей власти…

Вера (понемногу переставая играть). Вы мне говорили то же самое вчера вечером…

Горский. Потому что я то же самое чувствовал вчера. Я решительно отказываюсь лукавить с вами.

Вера (с улыбкой). А! видите!

Горский. Я ссылаюсь на вас самих: вы должны же знать, наконец, что я вас не обманываю, когда я вам говорю…

Вера (перебивая его). Что я вам нравлюсь… еще бы!

Горский (с досадой). Вы сегодня недоступны и недоверчивы, как семидесятилетний ростовщик! (Он отворачивается; оба молчат некоторое время.)

Вера (едва продолжая наигрывать). Хотите, я вам сыграю вашу любимую мазурку?

Горский. Вера Николаевна! не мучьте меня… Клянусь вам…

Вера (весело). Ну, полноте, давайте руку. Вы прощены. (Горский поспешно жмет ей руку.) Nous faisons la paix, bonne amie.[36]

M-lle Bienaimé (с притворным удивлением). Ah! Est- ce que vous vous étiez querellés?[37]

Вера (вполголоса). О, невинность! (Громко.) Oui, un peu.[38](Горскому.) Ну, хотите, я вам сыграю вашу мазурку?

Горский. Нет; эта мазурка слишком грустна… В ней слышится какое-то горькое стремление вдаль; а мне, уверяю вас, мне и здесь хорошо. Сыграйте мне что-нибудь веселое, светлое, живое, что бы играло и сверкало на солнце, словно рыбка в ручье… (Вера задумывается на мгновение и начинает играть блестящий вальс.) Боже мой! как вы милы! Вы сами похожи на такую рыбку.

Вера (продолжая играть). Я вижу отсюда monsieur Мухина. Как ему, должно быть, весело! Я уверена, что он то и дело ремизится.

Горский. Ништо ему.

Вера (после небольшого молчания и всё продолжая играть). Скажите, отчего Станицын никогда не досказывает своих мыслей?

Горский. Видно, у него их много.

Вера. Вы злы. Он неглуп; он предобрый человек. Я его люблю.

Горский. Он превосходный, солидный человек.

Вера. Да… Но отчего платье на нем всегда так дурно сидит? словно новое, только что от портного? (Горский не отвечает и молча глядит на нее.) О чем вы думаете?

Горский. Я думал… Я воображал себе небольшую комнатку, только не в наших снегах, а где-нибудь на юге, в прекрасной далекой стороне…

Вера. А вы сейчас говорили, что вам не хочется вдаль.

Горский. Одному не хочется… Кругом ни одного человека знакомого, звуки чужого языка изредка раздаются на улице, из раскрытого окна веет свежестью близкого моря… белый занавес тихо округляется, как парус, дверь раскрыта в сад, и на пороге, под легкой тенью плюща…

Вера (с замешательством). О, да вы поэт…

Горский. Сохрани меня бог. Я только вспоминаю.

Вера. Вы вспоминаете?

Горский. Природу — да; остальное… всё, что вы не дали договорить, — сон.

Вера. Сны не сбываются… в действительности.

Горский. Кто это вам сказал? Mademoiselle Bienaimé? Предоставьте, ради бога, все подобные изречения женской мудрости сорокапятилетним девицам и лимфатическим юношам. Действительность… да какое самое пламенное, самое творческое воображение угонится за действительностию, за природой? Помилуйте… какой-нибудь морской рак во сто тысяч раз фантастичнее всех рассказов Гофмана^*; и какое поэтическое произведение гения может сравниться… ну, вот хоть с этим дубом, который растет у вас в саду на горе?

Вера. Я готова вам верить, Горский!

Горский. Поверьте, самое преувеличенное, самое восторженное счастие, придуманное прихотливым воображеньем праздного человека, не может сравниться с тем блаженством, которое действительно доступно ему… если он только останется здоровым, если судьба его не возненавидит, если его имения не продадут с аукционного торгу и если, наконец, он сам хорошенько узнает, чего ему хочется.

Вера. Только!

Горский. Но ведь мы… но ведь я здоров, молод, мое имение не заложено…

Вера. Но вы не знаете, чего вам хочется…

Горский (решительно). Знаю.

Вера (вдруг взглянув на него). Ну, скажите, коли знаете.

Горский. Извольте. Я хочу, чтобы вы…