К последнему слову в журнале было дано примечание: «См. в статье П. А-ва объяснение художнического термина переработка. Совр. Янв. 1855 г.» (то есть: «Переработкой называется следствие той усиленной работы, которая придает какой-либо подробности верность математическую, но лишает ее жизненного выражения»). Однако слово переработка имеет и другой смысл, на который, возможно, и намекает рецензент «Библиотеки для чтения», в замаскированной форме говоря о вынужденной переделке комедии. См. комментарий Ю. Г. Оксмана: Т, Сочинения, т. IV, с. 216.
Б-ка Чт, 1857, № 2. По поводу этой статьи Тургенев писал А. В. Дружинину 3 (15) марта 1857 г.: «Вы вложили перст в язву — и я сам увидал свою физиономию, как в зеркале…».
Кучеровский H. M. Три редакции комедии И. С. Тургенева «Месяц в деревне». — Уч. зап. Калуж. гос. пед. ин-та, 1957, вып. 4, с. 172.
В музее Малого театра сохранилась так называемая монтировка комедии, датированная 5 января 1872 г. (Театр насл, с. 314–315).
Плещеев Александр. Что вспомнилось. Актеры и писатели. СПб., 1914. Т. III, с. 257–258.
См.: Шнейдерман И. Мария Гавриловна Савина. 1854–1915. Л.; М.: «Искусство», 1956, с. 115.
В сокращении пьесы принимали участие и сами актеры — прежде всего Савина, как записал с ее слов Александр Плещеев (Что вспомнилось. Актеры и писатели. СПб., 1914. Т. III, с. 257).
Т и Савина, с. 63. А. И. Вольф ошибочно полагал, что автор находился в это время в Петербурге и что бенефициантка приготовила роль под его руководством (Вольф, Хроника, ч. III, с. 67). По воспоминаниям Савиной, до 9 марта 1879 г. (день первой встречи писателя и артистки) Тургенев не знал, или, может быть, забыл, кого играет Савина в его пьесе, он «почему-то думал, что я играю Наталью Петровну, то есть первую роль, и совсем забыл о Верочке» (Т и Савина, с. 64).
«Согласен, но сожалею, так как пьеса написана не для сцены и не достойна вашего таланта».
Герои Тургенева не вызывают симпатий Суворина, он нарочито упрощает их характеры, чувства и побуждения: «Вот барыня, скучающая и млеющая, влюбляющаяся то платонически, то совсем не платонически и в течение пяти актов болтающая о прелестях любви и ставящая перед собою вопрос: изменить мужу или не изменить? Вот Ракитин, один из тех господ, которые „волочатся за природой, как раздушенный маркиз на красных каблучках за хорошенькой крестьяночкой“, и которые волочатся и за женщинами подобным же образом, постоянно раздражаясь и раздражая их и утопая во фразах, созерцании и борьбе с самим собою и с долгом. Вот студент Беляев, скромный, застенчивый, в которого все влюбляются, но он не смеет любить, хотя любит. Беляева сменил потом Базаров; он переродился скорей, чем женщины, и заговорил о теле прежде всего. Перед Беляевым было много тела, но он бежит от него, а у тела не хватало решимости бежать за крепким и сильным юношей. Легко было бы провести параллель и между Натальей Петровной „Месяца в деревне“ и Одинцовой „Отцов и детей“: это в сущности одно и то же лицо, но для Одинцовой недоставало Беляева, а Базаров был бы слишком груб и реален и для Натальи Петровны» (Новое время, 1879, 19 января, № 1039, иодпись: Незнакомец).
Т и Савина, с. 65–66. Ср.: Голос, 1879, 17 марта, № 76.