открыла даже, но передумала и рот закрыла.
Теперь Генриетта Давыдовна была довольна, что не дала себя провести. Ишь, буханка! Не на ту напал. Подбоченилась, а отказать-то мужчине и забыла. Тот стоял, ждал терпеливо. Не торопился никуда. Спросил, наконец:
— Аль оглохли, барыня?
Барыней назвал! Даже и без насмешки.
— Нет, мерси, — нелепо прозвучало. — Меня ваша цена… не заинтересовала.
— Сколько ж угодно?
— Два муки! — выпалила Генриетта Давыдовна. — Хорошей. Килограмма!
Страшный — не такой уж и страшный! — неодобрительно покачал головой, отступил в толпу.
Впереди, прям перед зодиаком, раздалась ругань, это дистрофик, валясь, вцепился в пальто какой-то бабе, да так и повалил ее — тоже не сказать что телесную — вместе с собой в грязь. Генриетта Давыдовна продолжала держаться в сторонке. Еще кто-то подходил, но бранзулеткой не прельстился, женщина с узким лошадиным лицом предложила денег, но мало, да и возись потом дальше с деньгами. Давешний вальяжный — Генриетта Давыдовна заметила — показывал на нее, почти не таясь, шнырявому, блатоватого вида, в кепке. Генриетта Давыдовна охватилась нехорошим предчувствием. И кузнецы на фасаде словно бы приотвернулись! Но нет, надо не сдаваться. Внутренним аргументом такой стал почему-то: Патрикеевна засмеет.
Шнырявый скоро обрисовался, предложил полтора муки.
Генриетта Давыдовна не согласилась. Следующие полчаса корила себя, правильно ли. Взвыла было тревога воздушная, толпа ахнула и колыхнулась, как тесто, но тут же прозвучал отбой. Тревога вскоре появилась с другой стороны: волнение, конское ржание и крики с другого конца переулка. Генриетта Давыдовна поняла, что такое: это милиция на конях разгоняла толкучку. Собралась сворачиваться, но тут возник как лист перед травой первый вальяжный, с большим довольно-таки пакетом.
— Уговорили, барыня, два килограмма! Скорее только — менты жмут!
— Два ли? — усомняясь, Генриетта, однако, уже отдавала бранзулетку, не помышляя и заглянуть в пакет.
— А сколько же? — удивился, едва не обиделся вальяжный, испарился.
Генриетта Давыдовна тоже припустила домой, в обход, через Б. Московскую. Бежала вприпрыжку, как сытая или молодая: поменяла, поменяла!
Вареньки не было, мама ее спала в качалке. Патрикеевна как раз доедала суп с запахом рыбы. Похвасталась перед ней.
— Два кг взяла? — не поверила Патрикеевна.
— Два! — гордо выпятилась Генриетта Давыдовна, вспомнив как нарекли барыней. — Сколько же!
Патрикеевна смотрела в пакет, нюхала.
— Хорошая мука. Странно.
— Чего ж странного? За отличную бранзулетку!
— Ты бы ее высыпала куда, — перебила Патрикеевна. — Вот на «Ленправду».
— Зачем?
— Ну высыпь, высыпь…
Патрикеевна сама взяла да высыпала. На портрет героя, без пиетета. Нагнулась носом, пальцами потерла. Резюмировала:
— Мел.
— Пардон? — не сообразила Генриетта Давыдовна.
— Пардон-мардон! Мел, как в школе у тебя. Только тертый. Сверху мука, вот здесь, по краю я насыпала… Грамм двести, может. Пользуйся. А дальше мел.
— Как же это может? — возмущенно, но еще не растерянно, спросила Генриетта Давыдовна. — Инпоссибль! Не может!
— Да все оно может. Надули тебя, как Сидорову козу…
В тот день Генриетта Давыдовна никого себе в комнату не пустила, слезы не проронила, сидела допоздна, жгла керосин, заполняла контурную карту.
84
План «Д» при ближайшем рассмотрении предстал сущей прорвой. С какой ниточки потянуть, непонятно. Человека, отвечающего за план в Смольном, в природе не оказалось. Не назначили. Раньше это послужило бы поводом к большому делу о саботаже, к лакомой аппаратной схватке: прежние начальники Большого Дома со Смольным неизбежно конфликтовали, лизали лапы своим вертикальным вождям в Москве. Но война плюс личная дружба Кирыча с Рацкевичем сделали партийцев и службистов в первую голову ленинградцами. Жаловаться не на кого и некому.
Хорошо, приказ о немедленной отчетности по выполнению неприятного плана за подписью Рацкевича (и, увы, за его Арбузова тоже подписью, он бы своих автографов поменьше предпочел оставлять) первой же ночью был доставлен в районные отделы Н.К.В.Д. для дальнейшей курьерской развозки по всем объектам… Но насколько быстро приказ засеяли в три тысячи точек?
Первые отчеты с объектов прибыли уже днем, пара десятков, негусто, но ведь и прошло полсуток с момента приказа. К следующему вечеру — еще четыре сотни отчетов… Много или мало? Из трех-то тысяч.
Насколько сведения есть — и будут — правдивы? На каждое предприятие предполагается в чрезвычайном режиме проверяющий: где его взять?
Арбузов прикинул в столбик на обратной стороне немецкой листовки с поучительными видами красавца-Парижа (башня Эйфеля, барышни в юбках-ротондах) и разрушенной Варшавы (просто развалины, а что Варшава — написано лишь): десять проверок в сутки на человека максимум, итого триста человеко- суток, чтобы уложиться в неделю, нужно сорок с лишним людей, да не просто людей-людишек, а специалистов. Налицо их трое или же четверо. Москва хоть завтра готова прислать хоть бочку специалистов. Но козла, по словам Рацкевича, в огород, по словам Кирыча, пускать нельзя. Значит — брать с фронта. А брать с фронта… Это ж не с полки.
Нависала полночь, давно выпить хотелось, но нельзя.
Отчеты о готовности оказались скорее отчетами о неготовности, кишели цыфрами нехваток тротила, зарядов, подпаливателей, аммонала и кувалд: и кто все это и где возьмет?
План «Д», если резюмировать, вряд ли был выполним, что не успокаивало. Сколько-то голов за неподготовку покатятся под крыльцо, а его, Арбузова, голова, на данный момент крайняя.
Московскому выскочке отвалились изобретения, а не будь его — достались бы изобретения ему, Арбузову, к гадалке не ходи. А «Д» чертов — кому-то другому. И Ульяне он — не «Д», а москвичок — понравился, кажется, слишком, сероглазый шайтан.
Некто «совершенно секретный», план «Д» составлявший, хорошо, видать, знал, что исполнять не ему.
Закатал подлянку едва не по телефонной книге. В списке приговоренных и мебельная фабрика «Кариатида» (вот уж стратегический объект!), и Арсенал (откуда все годные к употреблению антикварные пушки-ядра еще про Ворошилове вытащили и в первых же боях похоронили), и какой-то мутный институт психоанализа на Петроградской, о котором Арбузов вообще ноль сведений обнаружил (разве психоанализ не осудили давно как лженауку?), и зачем-то Дом радио (а просто студии мало взорвать?).
По хорошему, список бы перетряхнуть, добрую половину вычеркнуть, взрывчатку и прочие снасти оттуда — куда не хватает, но как перетряхивать? На глазок? Под свою ответственность? Вычеркнешь психоанализ, а окажется, что там полный чердак оружия нового поколения…
Заглянул на огонек Здренко, непонятно оживленный, взбаламученный.
— А! — выкрикнул. — Ленинградцы! Каковы?! А!