армейских сапогах, обнимающую Мольера, и прыснула самым неподобающим для пифии образом, чудом не уронив фуражку. Сразу две скрученные бумажки выпали из неё на пол.

– Ой… – растерянно сказала Мери, глядя на них. – Получается, у нас два фанта!

– Пусть танцуют танго друг с другом! – тут же предложил Щукин.

– Ну уж нет! Один, вот этот. – Мери отложила первый фант, – будет танцевать танго с Диной, или другой танец, если это барышня… А другой станет… н-ну, предположим, читать стихи!

– Ску-учно… – пожал плечами Щукин.

– А кто первый, кто же первый, княжна?! – снова весело заволновались молодые люди. – Открывайте, не томите!

– Да как же вы, право, нетерпеливы, господа! – Мери нарочито медленно развернула фант. – Ну вот… Ой, Зурико, это твой!

Поручик Дадешкелиани неловко поднялся из-за стола. На Дину он даже не посмотрел, но та повернулась к нему столь порывистым движением, что на неё оглянулись все собравшиеся. Опомнившись, девушка опустила ресницы. Сквозь зубы, вся звеня от негодования, произнесла:

– Воля ваша, господа, я этим заниматься не намерена.

– А второй фант ваш, Алексей Романович, – растерянно проговорила Мери, протягивая бумажку Щукину. – Вот и хорошо. Вы много стихов знаете… Развлечёте нас.

Щукин молча пожал плечами. Искоса посмотрел на Дину… и вдруг, обернувшись к стоящему рядом с ней Дадешкелиани, громко попросил:

– А давайте меняться фантами, поручик?! Правила это допускают, не так ли, Мери Давидовна?

Дина чуть слышно негодующе ахнула. Мери была растеряна. За столом смолкли разговоры и смешки: другие участники игры смотрели на бледное, возмущённое лицо молодой цыганки, на неподвижного, как статуя, Дадешкелиани и насмешливую, неприятную физиономию Щукина.

Ко всеобщему удивлению, поручик, после недолгого молчания, кивнул:

– Пожалуй, Щукин… Я танцевать никогда толком не умел… тем более танго. А стихи какие-то худо-бедно помню.

С губ Дины сорвался странный вздох – не то облегчения, не то досады. Мери укоризненно посмотрела на своего кузена и чуть заметно покачала головой. Тот сделал вид, что не заметил этого. Вздохнув, медленно потёр кулаком лоб.

– Так что стихи, поручик? – весело поинтересовался Солонцов.

– Да вот же я и вспоминаю… Признаться, последний раз читал стихи ещё в училище, так что, милые дамы, не судите строго…

– Блока! Надсона! – полетело со всех сторон. – Мирру Лохвицкую, поручик! Гиппиус!

– Или мне обеспечивают тишину, или, ей-богу, начну читать «Евгения Онегина»! Всего! – сурово предупредил Дадешкелиани, и молодые люди испуганно смолкли. Поручик глубоко вздохнул, посмотрел в окно, где над кустами жасмина уже сходились тяжёлые дождевые облака, и негромко начал:

– А далее, дамы, уж простите, не помню, – виновато улыбнулся поручик. И, нахмурив брови, обернулся, когда Дина, не поднимая глаз, спокойным, ровным голосом дочитала:

– Благодарю вас, Надежда Яковлевна, – сдержанно сказал Дадешкелиани, когда аплодисменты смолкли.

– Не стоит, Зураб Георгиевич, – в тон ответила она. И, поднявшись, направилась к выходу.

– Надежда Яковлевна! Постойте! – крикнул ей вслед Щукин. – А как же мой фант?! Вы должны мне танго!

– В другой раз, Алексей Романович! – не оборачиваясь, пообещала она.

– Дина!!! – укоризненно крикнула ей вслед Мери. – Вернись, так нечестно! Алексей Романович выиграл этот фант! Ну, если не хочешь танго, танцуй хоть вальс, но…

Дина обернулась на пороге. Звонко, на всю веранду объявила:

– Меришка, ту на патяса, сыр лэстэ муястыр кхандэл! На камам, и саро! [18]

– Дина, как ты можешь!!! – возмущённо всплеснула руками Мери, но цыганки уже и след простыл.

– Что, что, что она сказала?! – послышались изумлённые вопросы. – Мери, вы ведь понимаете по- цыгански, что Дина имела в виду?!

– Ничего особенного… – пролепетала девушка, бросая осторожные взгляды в сторону Щукина, у которого был такой вид, словно его прилюдно ударили по лицу.

– Простите, Алексей Романович… – прошептала Мери, покраснев до слёз. – Я… Дина, я уверена, не считает… Она не знала, что вы тоже… что вы можете понять…

– Оставьте, княжна. Я не первый день живу на Живодёрке, – сухо произнёс Щукин. Встал, коротко поклонился всей компании и вышел из комнаты.

Игра в фанты уже никого не интересовала, барышни и молодые люди принялись взахлёб обсуждать случившееся. На Мери – единственную, кто, кроме Щукина, понял сказанное Диной, – насели со всех сторон, бедная княжна отмахивалась и уверяла, что ничего не поняла, ни единого слова… Никто не заметил, как с веранды исчез Зураб Дадешкелиани.

Было уже довольно поздно, и над старым, запущенным, заросшим крапивой и хмелем садом поднялась ущербная жёлтая луна. Со стороны Петровского парка доносились нестройные завывания какой-то блудной гармони, под которую несколько пьяных голосов вразброд, но с чувством исполняли «Дубинушку». С другой стороны, из-за купола церкви великомученика Григория, поднималось, наползая на нежную сиреневую дымку неба, черно-сизое облако: на Москву шла гроза, и над Бутырской заставой уже раздавалось едва слышное угрожающее рокотание. В загустевшем воздухе теперь не слышалось даже жужжанья комаров. Только в дальнем конце сада, в запущенном малиннике, ещё щёлкал-заливался одинокий соловей.

Дадешкелиани быстро сошёл со ступенек веранды, осмотрелся. Вокруг было тихо. Он вполголоса позвал:

– Дина! Дина, вы здесь?

Ответа не было. Поручик довольно долго стоял не двигаясь, всматриваясь в синеющие сумерки, но в саду по-прежнему царила тишина. Дадешкелиани тихо, с нескрываемой досадой выругался, достал папиросы, зажёг одну. И, вздрогнув, чуть не выронил её, когда совсем рядом знакомый резкий голос приказал:

– Погасите, ради Христа, я не могу больше этого нюхать!

– Дина! – Дадешкелиани поспешно загасил папиросу. Подошёл к цыганке, стоящей в двух шагах, за кустом жасмина. – Вы меня, признаться, напугали. Зачем вы спрятались?

– Затем, что собиралась идти домой! – отчеканила Дина. – И не успела, к прискорбию! Вам что-то угодно от меня?

– Нет… То есть да. Отчего вы убежали от гостей? Я вас обидел?

– Ничуть. Это ведь была просто игра, не так ли? – пожала плечами Дина. Несколько белых лепестков жасмина упали на её рукав, она не глядя смахнула их.

– Мне показалось, что вы вовсе не хотите танцевать, – осторожно проговорил Зураб.

– Совершенно правильно показалось, – отрезала она, отворачиваясь. – Ни с вами, ни с этим несносным Щукиным. Мери с ума сошла, когда выдумала такой глупый фант. Извините меня, Зураб Георгиевич, мне в самом деле пора идти. Наши все уже убежали, бросили меня, а что отец подумает? Вы меня проводите? – Дина обогнула жасминовый куст и вышла на широкую песчаную дорожку, ведущую к калитке. Поручик последовал за девушкой.

– А вот стихи вы читаете хорошо, – вдруг сказала Дина.

Зураб усмехнулся: