до уха — он скакал возле кроватки с крохотным человечком.

Стены видели его перекошенную физиономию, когда стало ясно, что жена вместо бутиков проводит время в другом месте и в более интересной компании. Слышали ее истерические всхлипы, когда он, от бешенства внезапно взяв себя в руки, завел разговор о разводе.

У стен, наверное, даже было свое мнение на этот счет. Как и у всех остальных. Нельзя оставлять ребенка без матери. Ты должен смириться, простить, закрыть глаза, проучить, чтобы неповадно было, напиться, забыться… Широкий выбор.

Илья решил совсем иначе, и теперь с разных сторон ему нашептывали: «Найди другую!» Типа, более достойную.

А стены в доме весело шуршали обоями. И было свободно. Хочешь — кури, хочешь — сиди в офисе до утра, хочешь — прямо в ботинках завались спать.

Да, сейчас бы поспать…

Илья с тяжелым вздохом откинулся на стуле, разглядывая бокал в руке. Выпить еще и задрыхнуть до утра. А завтра махнуть с Данькой в этот… аквапарк, наплаваться до звона в ушах, потом медленно брести по мостовым, прислушиваться к своей усталости и радоваться жизни.

Он опрокинул коньяк. Снова одним глотком. Откуда-то с боку всплеснула руками мама.

— Илюша, ты что это? Так же нельзя! Коньяк нужно смаковать, и…

— Оля, не приставай ты к нему. Илька только с самолета, он же вымотался весь.

Марина потрясла брата за плечо.

— Пошли, ляжешь. А я посижу рядом, тихонечко, ладно?

Илья кивнул, чувствуя что вот-вот голова оторвется.

— Пап, и я посижу! — встрепенулся Данька.

Пожалуйста, пожалуйста. Лишь бы скорее в койку.

Какое-то смутное воспоминание толкнулось в черепную коробку. Спать он не может. Пока нельзя. Еще надо сделать что-то. Что-то срочное. Шефу позвонить, что ли?

Нет, шеф ни при чем.

Илья сосредоточенно смотрел себе под ноги, пытаясь восстановить равновесие.

— Ух, да ты охмелел-то как быстро, — печально удивился дед, — слабый же народ пошел.

— Цыц, Прокопич, — зашипела Ирина Федоровна, — иди-ка, посмотри, есть там горячая вода. Илька, ступай в душ, полегчает.

Илья усадил Даньку на плечи и, чувствуя ответственность, пошел ровно и твердо.

— Ура! Я с папой купаться буду! А корабль запустим?

— Да хоть целую флотилию.

Кажется, отпускало потихоньку. Теплые ладошки хлопали его по щекам, прямо перед глазами дрыгались ноги, с одной слетел кроссовок, и показалась крошечная розовая пятка, которую Илья с энтузиазмом принялся щекотать.

Женя подняла взгляд от страниц и посмотрела на апельсиновый забор, за которым скрылся пассажир. Там в сосновых ветках запуталось солнце, ветер доносил чьи-то голоса и запах шашлыка. Наверное, парня в замызганном костюме ждали с обедом.

Она судорожно перевела дыхание, прислушиваясь к чужой жизни.

Взахлеб лаяла собака, кто-то топал, восклицал, бурно радовался, счастливый детский писк тонко обволакивал двор и рвался наружу, и влетал в барабанные перепонки, заставляя морщиться с притворной досадой.

И Женька морщилась, прикидываясь незнамо перед кем, что все это ей постыло, что не верит она ни в какие домашние праздники, наполненные суетой, гамом и всеобщим блаженством. Ее раздражало веселье невидимого семейства, и собственная злость на чужую радость больно впивалась в грудь, перехватывала горло, вибрировала в голове.

Ты должна взять себя в руки, сказала бы мать.

Ты просто завидуешь, догадался бы отец. И покачал бы головой, словно не в силах поверить этому.

Ха-ха, возразила ему Женька.

Подумаешь, дом. Подумаешь, оживленные и беззаботные визги. Подумаешь, обед в кругу семьи. Чему тут завидовать?

Наверняка, у ее пассажира куча родственников, которым нужно давать отчет, покупать подарки, сочувствовать, когда у них что-то не ладится, советоваться, прислушиваться, считаться. Очень весело, что и говорить.

Ни за какие коврижки она бы на это не согласилась. Такого счастья ей не надо. Но почему же хочется выть? Отчаянно выть от понимания, что у нее этого нет и никогда не будет?

Чтобы отвлечься, она пошуршала страницами, с преувеличенной заинтересованностью разглядывая буквы. В слова они складываться не желали.

Она потерла кулачками глаза и покосилась на часы. Прошло минут пятнадцать. За это время вполне можно найти деньги. Но у пассажира, видимо, были дела поважнее. А ей приходится ждать. У нее-то таких вот дел не имеется.

У нее вообще никаких. Только дорога.

Женька вылезла на обочину и походила вдоль Шушика, туда-сюда, туда-сюда. Вокруг было лето, и день в июньской истоме лежал под ногами, обдавая запахом близкого леса и заманивая пыльными тропками, узко стелющимися по теплой земле. Женя скинула туфли и, неловко поддернув платье, вошла босиком в траву.

Голоса за забором вроде бы стихли. Стало быть, пассажиру удалось освободиться от объятий родственников. Сейчас он вынесет Женьке деньги, скажет что-нибудь типа «спасибо, до свидания!», усмехнется, заметив, что она босиком, и вернется в свой оранжево-сосновый рай. А она положит в копилку еще немного денег. Обуется и двинет дальше, к собственной квартире, где будет кухня с веселыми занавесками и кактусом на подоконнике, свободная прихожая с одной только парой тапок, зеркало в полный рост, где станет мелькать отражение худой, короткостриженой девицы с независимым взглядом. Трава щекотала ноги. И казалось, что возможно идти вот так бесконечно, в никуда, не останавливаясь, не думая, не сожалея и не завидуя никому.

Женя оглянулась и медленно пошла назад. Часы в Шушике показывали, что человек без бумажника и документов давным-давно должен был вернуться. С Женькиным «гонораром».

Вот дурища! Она ожесточенно принялась сигналить, уже не надеясь, впрочем, на положительный исход дела. Полчаса назад ее кинули, усыпив бдительность дорогим костюмом и взглядом честных, пронзительных глаз с притихшими чертятами.

Доверчивая идиотка! Этот тип и не собирался возвращаться, вот в чем дело! А ты сиди тут, кукуй в наивном ожидании.

Женька решительно захлопнула дверь, пикнула сигнализацией и направилась к воротам. Черт, почему она не посмотрела, как он заходил внутрь! И вообще, надо было идти следом, плевать на всякие реверансы. Ага, вот и калитка!

Интересно, охрана скучает где-нибудь в сторожке или бдительно ходит по двору, оберегая покой жильцов? Наверное, придется отстреливаться, мрачно пошутила Женя, подбадривая себя. Жаль, что любимый «макаров» остался лежать в шкафу, между стопкой постельного белья и ночнушкой.

Ну и фантазия у тебя, малая, сказал бы папа.

Ничего. И без пистолета обойдемся, пробормотала Женька. Если этот кретин станет отпираться, она его просто придушит. В конце концов, что за несправедливость творится на свете?! У него дом, сосны за оранжевым забором, семья с обедом, джип, на котором укатила поднадоевшая любовница, несколько сотен в кармане на мелкие расходы в виде благотворительного чизбургера. И ему жалко заплатить за проезд?! Ханыга, блин! Жмотина проклятый, буржуй недобитый, скупердяй вонючий! Вот!

Женя почувствовала себя уверенней, вспомнив детские обзывательства. Распаляясь таким образом, она уже не задумывалась ни о чем и не боялась никакой охраны. Резко дернув калитку, Женька оказалась во дворе и восхищенно присвистнула. На фоне сосен, чуть вдалеке высился дом, старый и добротный, с тяжелыми ставнями, веселенькой яркой черепицей и флюгером. По сторонам стояли какие-то мелкие сараюшки, тоже крепенькие и ладные. Ни сада, ни огорода, только несколько клумб, обложенных