На полустанке счастья и беды,На перекрёстке света и страданья.Как демобилизованный солдат,Целующий прострелянное знамя,Себя перевожу на новый лад,Обугленными шевеля губами.Горит в воде неясный огонёк,И солнце розовеет на востоке.Я этим летом умереть бы мог,Но вот я жив — мир надо мной высокий.Я различаю свежие следы,Я постигаю слово «ожиданье»На перекрёстке света и беды,На полустанке счастья и страданья.
Сон
Сон, как явь, был отчетливо резким.И, как лёгкая лодка, уплыл:Мне приснилось, что я на еврейскомТихо с мамой своей говорил.Утро было темно и туманно.Глядя в тёмное око окна,Думал я, как неясно и странноСодержанье короткого сна.Проступали деревья сурово,Ветер голые ветки качал.И не мог я припомнить ни словаИз того, что я ей отвечал.Как старался я вспомнить упрямоХоть единое слово своё…А была бы жива моя мама,Я спросил бы об этом её.
Мамин стол
В огне — слова, и вся душа — в золе,Пишу стихи на мамином столе.Слова, слова — что слово, то зола.Всё потому, что мама умерла.И мамин стол, как палуба в ночи:Не докричишься, хоть вовсю кричи.Кричи, кричи! Да кто услышит крик?!А я ещё пока что не привык,Что некому откликнуться в ответ.Хоть надорвись, а мамы больше нет.Себя — а больше некого корить.Нет мамы —Больше не с кем говорить.
Беспокойство
Я на душу взял все отравы —Их хватит любому на век, —Чтоб из красномордой оравыПробился на свет человек.Я знаю: моё беспокойствоНе нужно вам трижды сейчас.Оно — моё главное свойство,Я делал всё это для вас.
