Он оглядел комнату. Пусто. Он лежит на своей собственной, мягкой, как пух, постельке, под своим тёплым лёгким одеялом. И никакого мохнатого чудища в груди, оно исчезло, как будто его и не было.

Майкл лежал умиротворённый и счастливый, точно у него под подушкой были рождественские подарки для всех, всех.

— Что, что это было? — спросил он у Мэри Поппинс.

— Я ведь говорила тебе, что это мой компас. Пожалуйста, будь так добр, никогда не трогай мои вещи, — вот и всё, что ответила ему Мэри Поппинс. Нагнулась, подняла с пола компас и опустила себе в карман. Потом стала собирать с пола одежду, брошенную Майклом, и складывать её на стул.

— Можно, я сам сложу?

— Нет уж, благодарю покорно.

Мэри Поппинс ушла в другую комнату, скоро вернулась и дала ему в руки что-то тёплое. Это была чашка с молоком.

Майкл стал пить очень медленно, маленькими глоточками, чтобы Мэри Поппинс подольше побыла с ним.

Она стояла рядом, не говоря ни слова, наблюдая, как медленно убывает молоко. Он чувствовал такой знакомый запах булочек от её хрустящего фартука. Сколько он ни старался растянуть удовольствие, молоко когда-нибудь должно было кончиться; и скоро, огорчённо вздохнув, он протянул Мэри Поппинс пустую чашку и юркнул под одеяло. Он никогда не думал, что постель такая тёплая и уютная. Какое счастье, какая удача, что он жив и сейчас уснёт в своей детской!

— Правда, смешно, Мэри Поппинс, — сказал он сквозь сон, — я был сегодня таким гадким, а сейчас мне так хорошо!

— Мда, — произнесла Мэри Поппинс, подоткнула ему одеяльце и пошла мыть посуду, оставшуюся после ужина.

— А может, её там не будет, — сказал Майкл.

— Она всегда там, — ответила Джейн. — Вот увидишь.

Они шли вверх по Лудгейт-Хилл. В Сити у себя в конторе их ждал мистер Банкс. Утром он сказал миссис Банкс:

— Дорогая, хорошо бы Джейн с Майклом зашли сегодня за мной в контору, если, конечно, не будет дождя и ты не возражаешь. Мне вдруг захотелось пойти в кафе «Чай с пряниками». Я ведь так редко позволяю себе какое-нибудь баловство.

Миссис Банкс ответила, что подумает о его словах.

Весь день Джейн и Майкл с замиранием сердца наблюдали за мамой, но было похоже, что о словах отца она и думать забыла. Из её разговоров явствовало, что у неё в голове счета из прачечной, новое пальто для Майкла, пропавший адрес тётушки Флосси и несчастная миссис Джексон, которая пригласила её на чай во второй вторник месяца, а ведь знала, что в этот день пойдёт лечить зубы.

И вот когда они совсем уже потеряли надежду, что мама вспомнит про слова отца, миссис Банкс вдруг сказала:

— Ну вот что, дети, хватит таращить на меня глаза. Одевайтесь поскорее. Вы сегодня идёте с отцом в кафе «Чай с пряниками». Вы что, забыли?

Да разве они могли это забыть? Дело было не только в пряниках. Была ещё Птичница — а это самое лучшее на свете!

Вот почему они в таком волнении шагали сейчас по Лудгейт-Хилл.

Мэри Поппинс шла между ними в своей новой шляпке и выглядела потрясающе. Каждые пять минут она смотрелась в зеркальные витрины — и каждый раз убеждалась, что шляпка была на месте, красные розы не превратились в какие-нибудь простенькие цветы, вроде маргариток. При этом она замедляла шаг, а Джейн с Майклом вздыхали, но не смели ничего сказать — вдруг Мэри Поппинс рассердится и будет назло по часу стоять у витрины и разглядывать себя не только спереди, но и с боков.

Но вот наконец подошли они к Собору Святого Павла, который построил много лет назад человек с птичьим именем — Христофер Рен. (У них дома жил однажды скворец по имени «Христофер».) Наверное, поэтому птицы так любят этот Собор и, конечно, по этой причине рядом с Собором жила старая Птичница.

— Вот она! — вдруг закричал Майкл и сплясал танец дикарей.

— Перестань паясничать, — сказала Мэри Поппинс и последний раз взглянула на отражение красных роз в витрине ковровой лавки.

— И опять поёт свою песню! — воскликнула Джейн, крепко прижимая к груди ладошки — вдруг сердце от радости выскочит.

— Купите птичкам обед! Всего два пенни пакет! Купите птичкам обед! Два пенни пакет! — нараспев выкрикивала Птичница одну и ту же строчку, протягивая прохожим пакетики с хлебными крошками.

А вокруг неё порхали десятки, а может, сотни птиц, вились над головой, взлетали и снова падали вниз.

Мэри Поппинс называла всех птиц «воробушки». Все птицы для неё на одно лицо, высокомерно объясняла она. Но Джейн-то с Майклом знали — никакие это не воробьи, а голуби и горлинки. Среди них были болтливые, суетливые сизые голуби-бабушки; быстрые грубоголосые голуби-дядюшки; трезвонящие «денег-нет, денег-нет» голуби-папы и бестолковые, озабоченные нежно-голубые горлицы-мамы. Так, во всяком случае, казалось Джейн и Майклу.

Птицы кружили и кружили над головой Птичницы, а когда дети подошли, вдруг шумно взмыли вверх и сели на самую макушку Святого Павла, громко гуля и не обращая на Птичницу никакого внимания.

Сегодня была очередь Майкла покупать птицам еду. Джейн покупала в прошлый раз. Он подошёл к Птичнице и протянул ей четыре полупенсовика.

— Купите птичкам обед! Всего два пенни пакет! — пропела Птичница, вложила ему в руку птичью еду и спрятала полученные монетки в складках широченной чёрной юбки.

— Если бы ваши пакеты стоили один пенс, я бы купил два, — сказал Майкл.

— Купите птичкам обед! Всего два пенни пакет! — опять прокричала Птичница, как кукушка, у которой только одна песня — «ку-ку», «ку-ку», о чём её ни спросишь.

Джейн с Майклом и Мэри Поппинс высыпали крошки на землю, и скоро птицы сначала поодиночке, потом по две, по три стали слетать с купола.

— Дура полоротая, — презрительно сказала Мэри Поппинс, когда одна голубка, клюнув крошку, тут же выпустила её из клюва.

Но остальные птицы клевали на зависть, громко воркуя, толкаясь и цокая лапками. Скоро всё было съедено подчистую — ведь воспитанные голуби ничего не оставляют. Убедившись, что больше есть нечего, голуби одним мощным, рябящим в глазах движением вспорхнули и закружились над головой Птичницы, повторяя на своём языке её бесконечную песню. Одна голубка опустилась ей на шляпку и села, поджав лапки, — точь-в-точь украшение на короне. А какой-то голубь принял новую шляпку Мэри Поппинс за розовый куст и сорвал клювом цветок.

— Ах ты, негодный воробей! — воскликнула Мэри Поппинс и махнула на него зонтом. Голубь, оскорблённый до глубины души, подлетел к Птичнице и назло Мэри Поппинс воткнул розу в шляпу Птичницы.

— Начинка для пирога, вот ты кто! — не на шутку рассердилась Мэри Поппинс. Бросила на него последний гневный взгляд и прибавила, обращаясь к детям: — Идёмте скорее! Давно пора идти.

А голубь только рассмеялся, повернулся к Мэри Поппинс хвостом и презрительно тряхнул им.

— До свидания, — сказал Майкл Птичнице.

— Купите птичкам обед! — пропела та, улыбнувшись.