о былой так-устроенности, но теряет актуальность исторических и географических граничных условий. Попадая в новый этнос, он окунается в новую актуальность, в новые исторические и географические условия и может либо частично, либо полностью перекодироваться на новый лад. Если таких новых пришельцев становится много, то «гостеприимный» этнос начинает деформироваться: меняется доминанта (причем, при определенных условиях это изменение может произойти скачком), мировоззрение, элита и т.д.
Иными словами, этносы (народы) действуют, исходя из объективных условий, хотя сами формируются как единства в значительной степени по принципу эмоциональной комплиментарности (приятие «своего» – неприятие «чужого»).
Соответственно, взаимодействие России с Западом в целом, и с отдельными его частями-государствами, в частности, определялось и определяется той совокупной реальностью, в которой приходится действовать. Их взаимное перманентное отторжение, как и притяжение (которое тоже периодически возникает), есть не результат некой причинной заданности (по Гумилеву), а результат реальных обстоятельств, в которых им приходилось и приходится действовать.
Тем не менее в позиции Л.Н. Гумилева есть здравое зерно, которое нельзя упускать. Оно заключается в тех его многочисленных наблюдениях, которые сводятся к тому, что часто этносы как-бы не любят друг друга (не комплиментарны), или напротив – имеют явно выраженную взаимную симпатию (комплиментарны). Это и в самом деле так бывает. Но в чем причина этого?
Видимо, все дело в том, что порой так складываются обстоятельства, что один народ не хочет видеть в другом народе равноправного партнера. И даже не то важно, что один по факту беднее, а другой богаче, а то важно, что одному народу невыгодно соглашаться с тем, что другая сторона может быть столь же равнозначной, как и он сам. Ведь если один народ согласится с тем, что другой народ столь же достоин места под Солнцем, он не будет чинить ему козни и нападать с войнами, а будет мирно торговать и сотрудничать. Но военное нашествие всегда означает, что народ-агрессор желает насильно утвердить свою волю и влияние против желания завоевываемых, т.е. здесь агрессор считает себя выше другого. Действительно, когда Наполеон напал на Россию, он хотел наказать русских за то, что те встали, не спросясь его, на сторону англичан. При этом он хотел «научить» Россию жить по европейским правилам, сделать ее «просвещенной». Здесь мы видим отношение к России как к тому, что можно поучать, наказывать. Так можно себя вести, только встав на пьедестал абсолютной истины. Гитлер не стеснялся говорить, что приготовил для СССР роль раба. Во всех этих случаях представители Запада считали Россию более низкой по сравнению с собой. Точно так же и в последнее десятилетие XX в. Запад выступал в качестве «учителя». Результат его «поучений» обошелся нам дорогой ценой – развалом в экономике и геополитическим ослаблением. Собственно, для того он и «поучал», чтобы ослабить стратегического оппонента и диктовать ему свою волю. Так ему выгоднее, чем просто торговать. Ведь ресурсы из бедной и слабой страны дешевле, чем из богатой. А поскольку Западу от России на сегодняшний день нужны в первую очередь ее природные ископаемые, то ему невыгодно считать ее равноправной, но выгодно делать вид, что она чем-то принципиально хуже его и мешать в нормальном становлении. Западу выгодна экономически слабая Россия.
Видимо, причины недооценки одними народами других народов заключается в том, что недооцениваемые сами позволяют себя недооценивать. Отсутствие самоуважения порождает лишь неуважение со стороны других. В психологии это известно для случая межличностного общения. Но что мешает это обобщить и на уровне коллектива, этноса? Я не вижу никаких ограничений для этого. Напротив, все указывает на то, что только тот народ получает адекватно высокую оценку со стороны других, который сам себя уважает. Уважать себя – это не только жить своим умом, но и жестко относиться к различного рода идеологическим экспансиям, цель у которых одна – закабаление. Раньше обычным делом было силой обращать в свою веру и через это идеологически подчинять себе новообращенный народ. Характерно это было и для Запада. Сейчас он пассионарно поостыл и в Бога уже не верит. Однако он остался верен стремлению подчинить весь мир (точнее, тех, кто позволяет это делать) через идеологическое кодирование, чтобы вводить закодированных в фарватер своей политики. Только вместо идей христианства в качестве истины в последней инстанции преподносится демократия. У демократии как формы правления и вправду есть много положительных моментов. Но ведь у христианства как мировоззрения и мироощущения таких моментов еще больше. Поэтому речь вообще не может идти о том, что одна система взглядов абстрактно лучше, чем другая. Все системы в чистом умозрении равно и хороши и плохи одновременно, поскольку везде можно найти и положительное и отрицательное. Однако при конкретном их использовании могут выявиться такие дикие моменты, о возможности которых раньше никто и не догадывался, даже если и хотел. И лишь при самоуважении автоматически отметаются заведомо недопустимые для данного народа положения, а противник начинает понимать обреченность навязывания своей идеологии (позиции) и необходимость конструктивного диалога. Россия периодически ввергала в искушение Запад, когда занималась самобичеванием и тем самым сама себя ослабляла.
Говоря о предопределенности борьбы Великороссии и Запада, часто ссылаются на климатические различиях: мол, у нас – холодные и снежные зимы, у них – теплые и малоснежные, что диктует различие в ведении хозяйства. Из этого делают вывод о какой-то предзаданности взаимоотношений этих двух суперэтносов (теория географического детерминизма). Это заключение не корректно.
Действительно, в нем неявно заложена посылка о том, что ни одна, ни другая сторона не может быть сама собою в иных климатических условиях. Но ведь европейцы (в основном англичане) заселили климатически разнообразные территории, включая субтропическую часть Северной Америки и Австралию, где климат совсем иной, чем в Европе. При этом они в основном сохранили свою культуру, не потеряли своих суперэтнических корней, хотя и приобрели определенные своеобразные черты новых этносов. Славяне в свое время жили на территории от современного Берлина с мягкой зимой до Урала с суровой зимой, т.е. они по разному вели хозяйство, но были суперэтнической целостностью. Русские произошли от слияния славян, кочевников и германоязычного племени россомонов (россы, русы)[45]. Последние, собственно, и дали этноним «русский». Получается, что русские изначально были готовы жить на территориях с различным климатом, соответствующим ореолам обитания и кочевников (степь, лесостепь), и славян с упомянутой областью расселения, и россомонов, которые активно действовали в области современной Прибалтики и южнее от нее. И то, что русских (точнее – уже россиян) сейчас нет западнее невидимой черты – отрицательной изотермы января (за исключением Калининградского анклава), связано преимущественно не с мягкостью или суровостью зимы. Температура января стала не основной причиной, а поводом территориального разделения двух суперэтносов.
История этого вопроса вкратце такова. От одного и того же пассионарного толчка в начале XIV в. стали подниматься Великое Литовское княжество, Московская Русь, Османская империя, Эфиопия . Из всех этих новообразований великим суперэтносом суждено было стать лишь Московской Руси. Но в момент начального становления все они были в равной степени сильны и энергичны. Московии выпала доля воевать и с литовцами, и с османами. И тех и других она пообломала. При этом литовцы воевали не только с Русью, но и с рыцарским Западом, который в то время горел в фазе перегрева и избыток пассионариев кидал в завоевательные войны (Крестовые походы). Война на два фронта для Литвы оказалась не под силу, так что западная ее часть перешла под флаг католицизма, а восточная – под флаг православия, т.е. вошла в Московское государство. А поскольку последнее находилось в условии холодных зим, то и от Литвы ей досталась территория с аналогичным привычным климатом. Соответственно, к немецким рыцарям перешли земли с мягкими зимами.
Эти процессы произошли в эпоху малого ледникового периода в северном полушарии, когда различие климатов в Западной Европе и в Московской Руси было весьма значительным. Приблизительно с середины XIX в. начался процесс потепления, который продолжается в наши дни, и который привел к существенному стиранию этих климатических отличий. Например, постепенно зима в Берлине по температуре (хотя и не по осадкам) все меньше отличается от зимы в Москве.
Таким образом, климат имел не решающее значение в разделении Великороссии и Запада, а, в известной степени, стал последней каплей, второстепенной причиной, уравновешивающей две силы.
И сейчас суперэтнические различия этих двух систем определяются не столько климатом (и там, и там он весьма разнообразен) и не различием частот полей пассионарности (по Гумилеву), сколько культурами, которые являются кристаллизацией пассионарности прошлого, а также актуальным выделением «своего» от
