Больше часа Хел спал, вытянувшись на плоской каменной плите, тогда как Ле Каго проводил время, беседуя сам с собой, то и дело потягивая “Изарру” и соблюдая при этом строгую очередность. Один глоток за себя. Следующий — за Нико.

Когда наконец Хел начал потягиваться, даже в своем усталом, сонном забытьи ощутив жесткость камня, на котором он лежал, Ле Каго прервал свой монолог, подтолкнув друга носком ботинка.

— Хэй! Нико! Ты что, собрался проспать всю свою жизнь? Проснись и посмотри, что ты наделал! Ты вылакал полбутылки “Изарры”, ненасытная твоя утроба!

Хел сел, расправляя затекшие, одеревеневшие члены. Пока он спал, влажный, сырой холод пещеры проник в него, пронизывая до костей. Он потянулся к бутылке с “Изаррой” и обнаружил, что она пуста.

— Я выпил и другую половину, — признался Ле Каго. — Но я сейчас приготовлю тебе чай.

Пока Беньят возился с переносной, работавшей на твердом топливе, плиткой, Хел расстегнул ремни и снял свой облегающий комбинезон из парашютной ткани, специально обшитый вокруг шеи и на запястьях эластичными резиновыми лентами, которые не пропускали воду. Он стянул с себя четыре тонких свитера, которые хорошо сохраняли тепло его тела, и надел вниз сухую фуфайку крупной вязки, затем снова натянул поверх нее влажную одежду. Свитера были из отличной баскской шерсти и, даже намокнув, хорошо согревали. Все это Николай проделал при свете им самим сконструированного устройства — простого соединения десятиваттной электрической лампочки с облепленной воском автомобильной батарейкой, — которое, несмотря на всю свою примитивность, служило великолепно, сдерживая волны тяжелой, разъедающей нервы тьмы, которая наваливалась со всех сторон. Свежая, только что заряженная батарейка могла поставлять электричество для маленькой лампочки непрерывно в течение четырех суток, а в случае необходимости ее можно было отослать наверх, — они расширили узкий, точно бутылочное горлышко, проход и двойной угол, — и перезарядить там от приводимой в движение педалями магнитно- электрической машины, которая заряжала батарейки их телефонов. Хел стащил с ног гетры и сапоги.

— Который час?

Ле Каго как раз протягивал ему оловянную кружку с чаем.

— Не могу тебе сказать.

— Почему?

— Потому что, если я поверну руку, чтобы посмотреть на часы, я пролью твой чай, осел! Возьми чашку!

Ле Каго потряс обожженными пальцами.

— Вот теперь можно взглянуть на часы. Время на дне пещеры Ле Каго — а возможно, и во всем остальном мире — ровно шесть часов тридцать семь минут, чуть больше или чуть меньше.

— Хорошо, — Хел содрогнулся, ощутив во рту вкус жиденького, слабого настоя, который Ле Каго называл чаем.

— В таком случае у нас есть еще пять или шесть часов, — медленно произнес он, — чтобы поспать и отдохнуть, перед тем как мы начнем спуск по течению, уходящему в этот большой наклонный туннель. Ты все подготовил?

— По вкусу ли дьяволу облатка?

— Ты проверил компас Брайтона?

— Какают ли желтым младенцы?

— Ты уверен, что в скале нет примесей железа?

— Видел ли Моисей Бога, который говорил с ним из пылающего куста?

— А флуоресцентный порошок ты положил?

— А как по-твоему, Франко не сукин ли сын?

— Ну что ж, прекрасно. Я собираюсь залезть в мешок и малость вздремнуть.

— Как? Ты можешь спать?! В этот великий день?! Четыре раза мы спускались в эту дыру, измеряли, делали заметки, чертили карты. И каждый раз мы отказывали себе в желании пройти дальше по течению реки, приберегая величайшее, самое захватывающее приключение напоследок. И вот теперь время пришло! Нет, это невозможно, ты не можешь спать! Нико? Нико! Будь я проклят! — Ле Каго пожал плечами и вздохнул. — Сам черт не разберет этих азиатов.

Они решили взять с собой, поделив на двоих, двадцать фунтов флуоресцентного красителя, чтобы сбросить его в подземную реку, если по каким-либо причинам невозможно будет двигаться дальше: не исключено, что путь им преградит обвал, а может быть, сама река исчезнет, уйдя еще глубже под землю. Они рассчитали, что устье реки должно находиться где-то в районе Торран Ольсартэ, и всю зиму, пока Ле Каго из чувства патриотизма наводил смуту в Испании, Хел делал вычисления, стараясь определить путь реки. Он нашел несколько мест, где подземные воды вырывались на поверхность земли, но только в одном из них скорость течения и положение выходившего из-под земли потока позволяли предположить, что это и есть та самая река, которую они открыли.

Через пару часов двое молодых басков, спелеологов-энтузиастов, разобьют лагерь неподалеку от ее устья и начнут свои наблюдения. Как только на воде появятся первые следы красящего вещества, они засекут время по своим часам, сверенным с часами Ле Каго. Благодаря этому хронометражу, а также расчетам, которые спелеологи будут вести на протяжении всего путешествия по сети подземных пещер, они смогут понять, есть ли у них возможность двигаться по течению реки в скубе — специально приспособленном для дыхания под водой аппарате — и довести до конца тщательно подготовленную экспедицию — выйти вместе с подземным потоком к его устью, то есть к воздуху и свету.

После пяти часов глубокого, крепкого сна Хел проснулся, как это обычно с ним бывало, сразу, полностью и окончательно, не шевельнувшись и не открывая глаз. Его высокоразвитая чувствительность тут же послала ему свои первые сигналы. Вблизи него, в радиусе расстояния, которое могла охватить его аура, находился только один человек, и исходящие от него невидимые волны вибрации были рассеянными, расплывчатыми, неясными, говоря о том, что человек этот сейчас совершенно беззащитен и уязвим. Он или дремлет, или медитирует, или спит. Затем Хел услышал низкий, басовитый храп Ле Каго.

Его друг лежал в своем спальном мешке, полностью одетый; только его длинные спутанные волосы да ржавая с сединой борода видны были в тусклом свете десятиваттной лампочки, Хел поднялся и зажег огонь в их переносной печурке; голубое пламя весело заплясало, потрескивая. Пока вода закипала, он пошарил в контейнерах с продуктами, отыскивая свой чай — крепкий, почти черный “джа”, который он заваривал так долго, что тот становился вдвое крепче любого кофе.

Ле Каго, человек, полностью отдававшийся любому виду деятельности, спал всегда глубоко, беспробудно, Он даже не шелохнулся, когда Хел вытащил из мешка его руку, чтобы посмотреть на часы. Им пора было двигаться в путь. Хел пнул ногой край спального мешка Беньята, но в ответ донеслось только неясное ворчание да какое-то нечленораздельное проклятие. Хел толкнул его снова; на этот раз Беньят перевернулся на другой бок и свернулся калачиком, надеясь, что его мучитель куда-нибудь исчезнет. Когда вода по краям кастрюли начала вскипать маленькими, быстрыми пузырьками, Хел наградил своего друга третьим и самым энергичным пинком. Волны чужой ауры стали длиннее. Ле Каго проснулся.

Не поворачиваясь на спину, он хрипло проворчал:

— В старинной баскской пословице говорится, что человек, который пинает ногами спящего, обязательно умрет.

— Все умрут.

— Вот видишь? Еще одно доказательство мудрости нашего народа.

— Ну же, вставай!

— Подожди минуточку! Дай мне, Христа ради, хоть немного времени, чтобы привести в порядок хаос, который царит у меня в голове!

— Я допью сейчас чай и отправлюсь один. Расскажу тебе о пещере, когда вернусь.

— Отлично! — Ле Каго яростно рванул застежки своего спального мешка и, выбравшись из него, уселся на каменной плите рядом с Хелом, угрюмо сгорбившись над своей кружкой.

— Ох, Иисус, Матерь его Мария, Иосиф и ты, о многострадальный ослик! Что это за чай?

— Горный “джа”.

— По вкусу напоминает конскую мочу.

— Ничего не поделаешь. Я не такой гурман, как ты.