тщательностью размещенный и искусно пускаемый в оборот, приносил прибыль; в то же время ритм ее общественной жизни замедлился. Она раздобрела, тело ее стало пышным, точно налилось соком, а движения сделались несколько вялыми и ленивыми. Это не значило, что графиня потеряла прежнюю живость или очарование ее стало убывать; нет, она точно расцвела еще больше, как это случалось со всеми женщинами в их семье, достигшими определенного возраста; ее мать и тетки сохраняли внешность женщин “слегка за тридцать”, давно уже шагнув за полувековой рубеж, и Александра Ивановна унаследовала эту фамильную черту. Бывшие любовники ее превратились в старых друзей, и жизнь на авеню Жоффрэ потекла тихо и приятно.
У Александры Ивановны стали случаться короткие обмороки, но она не обращала на них внимания, шутливо замечая, что вовремя лишиться чувств — совершенно необходимая способность, которая должна быть в арсенале любовных уловок каждой аристократической дамы, получившей надлежащее воспитание. Когда доктор из кружка обожателей графини, в течение долгих лет мечтавший получить возможность осмотреть ее, объяснил эти обмороки тем, что у нее пошаливает сердце, она, досадуя на помеху, сократила свои домашние приемы до одного раза в неделю; но в остальном не давала своему телу никаких поблажек.
— ...И они мне говорят, молодой человек, что у меня слабое сердце. Не правда ли, какая романтическая слабость? Вы мне должны дать слово, что не будете злоупотреблять ею слишком часто. А еще обещайте, что найдете хорошего портного. Мальчик мой, ну что это за костюм! — говорила она очередному обожателю.
* * *
7 июля 1937 года газета “Новости Северного Китая” сообщила о перестрелке, которая произошла между японцами и китайцами на мосту Марко Поло неподалеку от Пекина. В Шанхае в доме номер три, на Набережной, британские тай-пэни, предававшиеся безделью и праздности в “Шанхайском клубе”, пришли к единому мнению, что азиаты могут выйти из-под контроля, если их вовремя не пресечь. Они дали знать генералиссимусу Чан Кайши, что предпочли бы видеть его наступающим по всей северной линии фронта, так чтобы его войска, совершив стремительный бросок, создали бы надежный заслон, который защитил бы их торговые дома от такой дурацкой затеи, как эта чертова война желтых с желтыми.
Генералиссимус, однако, решил выждать, пока японцы не займут Шанхай, надеясь, что это побудит союзников вмешаться и, следовательно, укрепит его силы.
Когда ожидания не сбылись, Чан-Кайши стал систематически беспокоить японские компании, находящиеся в городе, нанося по ним мелкие, раздражающие удары. Эта тактика достигла своей кульминации 9 августа, в восемнадцать часов тридцать минут, когда младший лейтенант японского флота Исао Ойяма и его шофер, матрос Йозо Саито, направлявшиеся с инспекцией на японские хлопковые фабрики, расположенные за городом, были остановлены китайскими солдатами.
Их нашли у Дороги Памятников; тела их были прошиты пулями, половые органы — изуродованы.
Немедленно вслед за этим японские военные корабли двинулись вверх по Вангпу. Тысяча японских моряков высадились на берег, чтобы защитить свою торговую колонию в Джапеи, за притоком Сучжоу. Их встретили 10 000 отборных китайских солдат, окопавшихся в мощных укреплениях.
К призывам о помощи зажиточных британских тай-пэней присоединились отправленные в Нанкин и Токио ноты протеста европейских и американских послов, в которых требовалось, чтобы Шанхай был исключен из зоны военных действий. Японцы согласились выполнить это условие, если китайские войска также будут выведены из демилитаризованной зоны.
Однако 12 августа китайцы перерезали всю телефонную связь с японским консульством и японскими коммерческими фирмами. На следующий день, в пятницу 13 августа, 88-я китайская дивизия прибыла на Северный вокзал и перекрыла все дороги, ведущие к городу. Ее план состоял в том, чтобы взять в кольцо, по возможности, наибольшую группировку гражданских лиц, создав из них нечто вроде буфера между собой и бесчисленными японскими армиями.
14 августа китайские летчики на самолетах, построенных американцами, совершили воздушный налет на Шанхай. Одна из бомб высокой взрывной мощности пробила крышу “Палас-отеля”; другая взорвалась на улице, рядом с “Кафе-отель”. Семьсот двадцать девять человек погибли; восемьсот шестьдесят один оказались ранены. Спустя тридцать одну минуту другой китайский самолет разбомбил обширную территорию “Парка приятнейших увеселений и забав”, превращенного в лагерь, где нашли себе убежище женщины и дети. Одна тысяча двенадцать человек погибли; одна тысяча семь получили ранения.
Для китайцев, живущих в Шанхае, выхода не было — войска генералиссимуса заблокировали все дороги, и они оказались запертыми в городе, как в ловушке. Однако для иностранных тай-пэней выход, как всегда, нашелся. Обливающиеся потом желтые кули, натужно кряхтя и распевая свое бесконечное “хай-йо”, “хай-йо”, побежали по сходням порта, перенося на корабли сокровища, награбленные в Китае; они сновали взад и вперед, не останавливаясь ни на минуту, под неусыпным наблюдением молоденьких англичан-“гриффинов”, не выпускавших из рук длинные списки награбленного добра и постоянно сверявшихся с ними, и надсмотрщиков-гуркхов, державших наготове свои дубинки. Англичане на “Раджпутане”, немцы на “Ольденбурге”, американцы на “Президенте Мак-Кинли”, голландцы на “Тасмане” покидали Шанхай, прощаясь друг с другом; женщины прижимали к глазам крохотные носовые платочки, мужчины — возмущались и произносили обличительные речи по поводу коварства и неблагодарности азиатов, в то время как судовые оркестры, перебивая друг друга, наяривали национальные гимны.
Тем же вечером, укрывшись за двойным валом укреплений — состоящих из мешков с песком и толп ни в чем не повинных жителей города, — артиллерия Чан Кайши открыла огонь по японским кораблям, стоявшим в устье реки на якорях. Японцы ответили им канонадой, сметающей все.
Невзирая на все эти события, Александра Ивановна отказалась оставить свой дом на авеню Жоффрэ, хотя в разбитые окна опустевших соседних зданий врывался вечерний бриз и пронзительные завывания корабельных сирен. Графиня не имела никакого подданства — ни советского, ни китайского, ни британского, а потому ни одно государство не стало заботиться о ее безопасности. Да она и не собиралась в свои годы покидать обжитой дом с изысканной, тщательно подобранной обстановкой и селиться бог знает где. В конце концов, решила она, те японцы, которых она до сих пор знала, выглядели ничуть не скучнее остальных мужчин, и вряд ли они окажутся худшими правителями, чем англичане.
Китайские войска стояли в Шанхае насмерть; только через три месяца японцам, имевшим значительное численное превосходство, удалось вытеснить их из города. Стараясь любым путем привлечь внимание мировой общественности и рассчитывая на иностранное вмешательство, китайская авиация позволила себе совершить некоторое количество “ошибок”, выразившихся в бомбардировке городских кварталов.
Выходы из города были по-прежнему перекрыты, войска Чан-Кайши не желали лишаться отличного прикрытия, защищавшего их от прямого столкновения с японцами, — прикрытия из десятков тысяч горожан... Своих соотечественников.
Все эти ужасные месяцы не унывающие ни при каких обстоятельствах китайцы, жившие в Шанхае, продолжали вести свою обычную жизнь, занимаясь повседневными делами, невзирая на японские обстрелы и бомбардировки китайских летчиков с американских самолетов. Постепенно с прилавков стали исчезать лекарства, затем продовольствие; все меньше в Шанхае оставалось целых домов, не хватало питьевой воды; и все же жизнь здесь шла своим чередом; и отряды мальчишек в синих комбинезонах, с которыми Николай бродил по улицам, находили себе новые, хотя И несколько мрачные игры, забираясь в развалины зданий, с безумной отвагой карабкаясь на временные, наскоро построенные мачты от воздушных налетов или играя в гейзеры у разрушенных водопроводных магистралей.
Но однажды пришлось и Николаю заглянуть в лицо смерти. Вместе с другими уличными мальчишками он играл в квартале, где располагались самые крупные универмаги города — “На крыльях” и “Истинный друг”, когда произошла одна из обычных “ошибок” “защитников города” и китайские
