И вот теперь они сидели за маленьким круглым столиком напротив друг друга, отделенные от ночи только стеклянной стеной, и пламя свечей отбрасывало тени на нежное юное лицо девушки, еще не тронутое следами житейского опыта. Во время ужина она молчала и пила больше вина, чем привыкла это делать обычно, и теперь глаза ее были влажными и затуманенными.

— Я хотела бы сказать, что вам не стоит беспокоиться обо мне. Теперь я знаю, как мне поступить, Сегодня рано утром я решила, что уеду домой и постараюсь навсегда забыть обо всей этой злобе и... мерзости. Все это не для меня. Больше того, теперь я поняла, что все это — не знаю, как бы это сказать, — все это не имеет никакого значения.

Ханна рассеянно играла с огоньком свечи, проводя над ним пальцем так быстро, что он не успевал обжечь ее.

— Прошлой ночью со мной произошло нечто странное. Сверхъестественное. Но удивительно прекрасное. Сегодня я весь день хожу под впечатлением этого чуда.

Хел вспомнил о неожиданно ярких и чистых тонах ее ауры.

— Я не могла заснуть. Тогда я встала и вышла погулять в темноте возле вашего дома. Потом я прошла в сад. Воздух был прохладным, а ветра совсем не было. Я села у ручья и стала смотреть, как темная вода в нем серебристо поблескивает. Я сидела и просто смотрела вот так, ни о чем не думая, и вдруг, внезапно я... это было такое чувство, которое я почти что помню, оно приходило ко мне, когда я была еще маленькой. Совершенно неожиданно, в одно мгновение, вся тяжесть, и смятение, и страх словно улетучились. Они растворились в пространстве, и я ощутила необыкновенную легкость. Мне показалось, будто я перенеслась куда-то, где я никогда не была раньше, но это место я тем не менее очень хорошо знаю. Там было солнечно и тихо, и вокруг меня колосились травы, и я чувствовала себя так, словно все понимаю. Почти так, как если бы я была... Не знаю, как это можно выразить... Ой!

Она отдернула руку и пососала обожженный палец.

Хел рассмеялся и покачал головой; Ханна тоже засмеялась.

— Глупо было это делать, — сказала она.

— Конечно. Я думаю, вы хотели сказать, что чувствовали себя почти так, как если бы и вы, и трава, и солнце были одним, нераздельным существом, его неразрывно связанными частями.

Она пристально, удивленно смотрела на него, все еще прижимая палец к губам.

— Как вы догадались?

— С другими тоже происходит нечто подобное. Вы говорите, что помните подобные ощущения, что это случалось с вами в детстве?

— Ну, не то чтобы ясно помню. Нет, вообще не помню. Просто, когда я была там, я не чувствовала, будто все это совсем новое или незнакомое. Словно все это уже происходило со мной когда-то, но на самом деле я не помню, чтобы это и правда со мной бывало. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Думаю, да. В вас, должно быть, открылись атавистические...

— Я знаю, как это было! Ой, простите, я не хотела перебивать вас. Но я на самом деле могу сказать, что это напоминало. Так бывает, когда накуришься “травки” или чего-нибудь такого и блаженствуешь — настроение прекрасное, и кажется, что все замечательно и все идет именно так, как нужно. Это, конечно, не совсем так, потому что невозможно же перенестись в то место под кайфом, но все-таки вам кажется, что вы вот-вот туда попадете. Вы понимаете?

— Нет.

— Вы никогда не курили марихуану или что-нибудь вроде этого?

— Нет. Мне это было не нужно. У меня есть внутренние ресурсы, и они остались нетронутыми.

— Понятно. Ну, в общем, это нечто похожее.

— Я понимаю. Как ваш палец?

— О, прекрасно. Так вот, прошлой ночью, когда это ощущение прошло, я обнаружила, что сижу в вашем саду, отдохнувшая и словно бы очистившаяся. Не было больше ни смятения, ни путаницы. Я поняла, что не имеет никакого смысла пытаться покарать сентябристов. Насилие — это тот путь, который никуда не ведет. Оно бессмысленно. Теперь я, пожалуй, хочу просто вернуться домой. Подумать, разобраться в себе. Затем, может быть... Не знаю. Оглядеться вокруг, посмотреть, что происходит. И что можно с этим сделать, как жить с этим.

Она налила себе еще вина и выпила его залпом, потом дотронулась до руки Хела:

— Я, наверное, доставила вам массу хлопот и неприятностей.

— Мне кажется, у американцев есть для этого свое выражение: “воткнуть иголку в зад”.

— Мне бы хотелось что-нибудь для вас сделать, как-нибудь загладить свою вину.

Хел улыбнулся — интересно было наблюдать, как она косвенно, окольными путями продвигается к своей цели.

Ханна налила себе еще вина.

— Как вы думаете, Хана ничего не имеет против того, что вы здесь?

— С какой стати?

— Ну, я имею в виду... вам не приходило в голову, что ей может быть неприятно, если мы проведем эту ночь вместе?

— Какой смысл вы вкладываете в эти слова?

— Какой? Ну... Что мы будем спать вместе.

— Спать вместе?

— В одном и том же месте, я хотела сказать. Вы же понимаете.

Он смотрел на нее, не произнося ни слова. Испытанное ею ощущение транса, мистического перенесения, даже если оно и было вызвано нервным перенапряжением и отчаянием, а не душевным равновесием и миром, придавало ей значительность и ценность в его глазах. Но в его новом отношении к ней проглядывал и оттенок зависти; ведь эта дешевенькая пустышка смогла достичь того состояния, путь к которому он потерял уже много лет тому назад и, возможно, навсегда. Николай понимал, что это мелкое, ребячливое и недостойное чувство, но ничего не мог с собой поделать.

Ханна нахмурилась, глядя на огонек свечи и пытаясь разобраться в своих переживаниях.

— Я должна вам кое-что сказать.

— Вот как?

— Я хочу быть с вами совершенно откровенной.

— О, не утруждайте себя.

— Нет, я буду говорить искренне. Еще до того, как я увидела вас, я часто думала о вас... мечтала, грезила. Все эти истории, которые мой дядя так часто о вас рассказывал... Я в самом деле очень удивилась, когда увидела, как вы молоды... То есть, как молодо вы выглядите. И теперь, когда я анализирую свои чувства, я думаю, что в них есть что-то от восхищения дочери, когда она смотрит на своего сильного и доброго отца. И вот вы здесь, передо мной, величайшая легенда во плоти. Я была испугана, я запуталась, и вы защитили меня. По-моему, можно ясно увидеть все те психологические побуждения, которые толкают меня к вам, как по-вашему?

— А вам не приходила в голову такая возможность, что вы — просто молодая, не обремененная комплексами женщина, испытывающая вполне здоровое и несложное желание достигнуть оргазма? Или, с вашей точки зрения, этой мысли не хватает психологической тонкости?

Она взглянула на него и кивнула.

— Вы отлично умеете развенчать человека в его собственных глазах. Вы срываете с него все покровы, оставляя голым и беззащитным.

— Вы правы. Может быть, это было не слишком вежливо с моей стороны. Прощу прощения. Вот что я думаю о том, что сейчас происходит с вами. Вы чувствуете себя одинокой, всеми покинутой, вам тоскливо, и вы не знаете, как выйти из этого положения. Вам хочется, чтобы кто-нибудь пожалел вас, приласкал, утешил. Вы не знаете, как попросить об этом, потому что воспитаны в западных правилах и традициях; поэтому вы начинаете торговаться, предлагая свое тело в обмен на утешение и ласку. Этот торг вполне обычен для женщины Запада, В конце концов, ей ведь приходится иметь дело с западным мужчиной, чье понятие о социальном обмене довольно-таки ограничено, и поэтому ему требуется задаток в форме секса, так как только такой вид сделки может его удовлетворить. Мисс Стерн, вы можете, если хотите, спать