распространился также слух, что этот Голос — тот самый, что Говорил о смерти Сан-Анжело. Если это правда, то, вполне возможно, он не враг Церкви, а друг. Или по меньшей мере друг Детям, что, с точки зрения Дома Кристано, одно и то же.

Следуя за молчаливым деканом по коридорам, а затем по церковному саду, Дом Кристано очистил свое сердце и разум от злости и раздражения. Снова и снова он повторял свое монашеское имя: Амай а Тудомундо Пара Кве Деус вос Аме, «Ты Должен Любить Всех, Чтобы Господь Возлюбил Тебя». Он долго выбирал себе имя, когда вместе со своей невестой решил присоединиться к ордену, ибо знал самую серьезную свою слабость: глупость приводила его в неистовство. Как и все Дети, он сделал своим именем заклинание от сильнейшего из своих грехов. Один из способов духовно обнажить себя перед миром. «Мы не будем одевать себя лицемерием, — учил Сан-Анжело. — Христос оденет нас добродетелью, словно лилии долин, но мы не должны стараться выглядеть добродетельными». Дом Кристано чувствовал, что добродетель его порядком прохудилась — холодный ветер нетерпения пробирал его до костей. Поэтому он беззвучно повторял свое имя, думая при этом: «Епископ Перегрино — проклятый Богом дурак, но Амай а Тудомундо Пара Кве Деус вос Аме».

— Брат Амай, — сказал епископ Перегрино. Он никогда не использовал почетный титул «Дом Кристано», хотя даже кардиналы обычно проявляли такую любезность. — Хорошо, что вы пришли.

Доктор Навьо уже успел занять самое удобное кресло, но Дом Кристано и не думал упрекать его за это. Праздность и себялюбие сделали Навьо толстым, а жир принудил его к еще большей праздности. Страшная болезнь, змея, пожирающая собственный хвост. Дом Кристано благодарил небо за то, что не страдает ею. Он выбрал себе высокий табурет без свинки. Здесь его тело не сможет расслабиться, а потому разум останется ясным.

Навьо немедленно начал пересказывать свою неприятную беседу с Голосом Тех, Кого Нет и подробно объяснил, что именно угрожал учинить Голос, если бойкот будет продолжаться.

— Инквизитор! Можете себе представить? Этот неверный осмелился угрожать Матери Церкви!

Ох, каждый раз, когда Мать Церковь оказывается в опасности, в пастве пробуждается дух крестоносцев. Но попроси их ходить к мессе раз в неделю, как этот дух сворачивается калачиком и засыпает.

Речи Навьо произвели некоторое впечатление — епископ Перегрино рассердился еще больше. Его темно-коричневая от загара кожа начала багроветь. Когда Навьо наконец умолк, Перегрино повернулся к Дому Кристано. Его лицо напоминало маску ярости.

— Ну, и что вы на это скажете, брат Амай?

«Если бы я не был вежливым человеком, то сказал бы, что вы повели себя как полный болван, связавшись с Голосом, когда закон явно на его стороне. А сам Голос, кстати, еще не сделал нам ничего плохого. Пока. Потому что теперь вы его спровоцировали, разозлили. Он теперь куда опаснее, чем был бы, если б вы просто проигнорировали его приезд».

Дом Кристано едва заметно улыбнулся и наклонил голову.

— Я думаю, мы должны нанести удар первыми и лишить его возможности вредить.

Эти воинственные слова застали епископа Перегрино врасплох.

— Именно, — отозвался он. — Но я никак не ожидал, что вы тоже это понимаете.

— Фильос столь же искренни в своей вере, как и любой христианин, не прошедший посвящения, — ответил Дом Кристано. — Но поскольку мы не священники, нам приходится пользоваться разумом и логикой — жалкими заменителями авторитета Церкви.

Епископ Перегрино понимал, что монах насмехается, но никогда не мог вывести его на чистую воду, а потому лишь хмыкнул и прищурил глаза.

— Ну что ж, брат Амай, как, по-вашему, нам следует нанести удар?

— Что ж, отец Перегрино, закон выражается предельно ясно. Голос может получить власть над нами, только если мы станем вмешиваться в исполнение его профессиональных обязанностей. Чтобы лишить его возможности причинить нам даже малейший вред, достаточно начать сотрудничать с ним.

Тут епископ Перегрино взревел и изо всех сил грохнул по столу кулаком.

— Это просто софистика, следовало ожидать от вас такого выверта, Амай!

Дом Кристано вежливо улыбнулся:

— У нас нет выбора. Либо мы отвечаем на все его вопросы, либо он подает петицию, совершенно справедливую, о статусе инквизитора, и вы садитесь на ближайший корабль, идущий в Ватикан, чтобы предстать перед судом по обвинению в религиозных преследованиях. Мы все слишком любим и уважаем вас, епископ Перегрино, чтобы позволить вам лишиться поста.

— О да, я осведомлен о ваших чувствах.

— Голоса Тех, Кого Нет на деле вполне безобидны. Они не имеют организации, не раздают святого причастия, даже не настаивают на том, что «Королева Улья» и «Гегемон» — священное писание. Единственное их занятие — поиск правды о судьбах умерших. Потом они рассказывают всем, кто желает слушать, историю жизни покойника так, как они сами ее понимали.

— И это, по-вашему, безобидно?

— Как раз наоборот. Сан-Анжело основал наш орден именно потому, что правда — это страшная сила. Но, я полагаю, от Голосов нам куда меньше вреда, чем, скажем, от протестантов. А если нашу католическую лицензию отменят на основании религиозных преследований… Конгресс немедленно ввезет сюда эмигрантов других религий. Чтобы как минимум треть населения стала некатолической.

Епископ Перегрино покрутил свое кольцо.

— Но может ли Конгресс позволить себе такой шаг? Размеры колонии были строго ограничены с самого начала. Приток неверных… Мы мгновенно вылетим за предписанные рамки.

— Вы должны знать, что они уже приняли меры на этот случай. Как вы думаете, зачем на орбите остались два корабля? Католическая лицензия гарантирует неограниченный рост населения. Когда мы превысим квоту, они просто увезут лишних. Насильственная эмиграция. Это все равно будет сделано через одно-два поколения. Так почему не начать сейчас?