К полудню до лагеря добираются остальные участники восхождения. Отряд остается здесь на дневку.

Горбунов составляет текст телеграммы в Москву, текст рапорта партии и правительству о выполнении 29-м отрядом ТПЭ труднейшего задания, о победе, одержанной советской наукой и альпинизмом.

Мы с Капланом решаем посетить глациометеорологическую обсерваторию, строящуюся на леднике Федченко у самого перевала. К нам присоединяется неутомимый Абалаков. Покидаем караван и уходим вперед.

Ночь застает нас невдалеке от слияния Бивачного и Федченко. Находим ровную площадку, расстилаем на ней спальные мешки и забираемся в них.

Небо над горами озаряется отблеском восходящей луны. В ее причудливом свете величавой шеренгой высится вдоль ледника строй шеститысячников — пик Красной Армии, пик 6666, пик Орджоникидзе. И снова, как полтора месяца тому назад, когда на Терс-Агарском перевале неожиданно возникали перед нами озаренные заходящим солнцем Мазарские Альпы, мы теряем ощущение самих себя, растворяемся во всепокоряющем величии горной природы. Предчувствие, что никогда больше не увижу эти залитые лунным светом вершины, рождает во мне щемящую грусть...

На другой день продолжаем наш путь, добираемся до ледника Федченко и сворачиваем направо, вверх по нему. Около часа идем по боковой морене и видим между ней и крутым склоном горы на дне узкой щели несколько навьюченных лошадей.

Спускаемся вниз. Невдалеке стоит юрта и рядом — штабеля строительных материалов: деревянные части здания, оконные рамы, доски, небольшие балки квадратного сечения, ящики с оконным стеклом.

Это — «Чертов гроб», перевалочная база 37-го отряда ТПЭ, строящего обсерваторию на леднике Федченко. «Чертов гроб» — трудно найти более подходящее название для этой маленькой узкой площадки, зажатой между отвесной скалой и крутым валом морены.

До «Чертова гроба» строительные материалы доставляют из Алтын-Мазара вьюком. Здесь, на середине глетчера, где лед не покрыт мореной, их перегружают на сани особой конструкции и везут дальше.

В юрте мы встретили техника Стемпковского, помощника начальника строительства обсерватории. Он передал мне большой пакет с письмом и газетами, полученный им в Алтын-Мазаре для нашего отряда. И пока в казане варился каурдак, мы жадно читали покрытые знакомыми почерками листки. Потом мы развернули страницы «Известий» и «Правды». Вчерашний день захватывающей и волнующей жизни нашей страны — вчерашний, потому что газеты имели месячную давность, — ворвался в юрту и казался нам сегодняшним днем.

Мы видели, как стремится первый поток воды по шлюзам Беломоро-Балтийского канала, как на изумрудном поле стадиона «Динамо» смешиваются в спортивном бою красные майки советских футболистов с зелеными фуфайками турок, как борются ударные бригады в Донбассе за ликвидацию прорыва в добыче угля.

Стемпковский подробно описывает нам дорогу на обсерваторию.

Мы покидаем гостеприимную юрту и продолжаем свой путь вверх по гигантской ледяной реке.

Ледник поднимается равномерно и не круто. Разница высот между языком ледника и местом постройки — около тысячи ста метров. Эту высоту глетчер набирает на протяжении тридцати пяти километров.

Идем час, другой, третий. Яркие солнечные лучи ослепительно отражаются от ледяной поверхности.

Пейзаж вокруг нас становится все грандиознее и прекраснее. Глетчер очищается от морены, полоса открытого льда становится шире. По обе стороны встают два ряда пятикилометровых вершин. Мерцают на солнце фирновые карнизы, причудливо лепятся по скалам висячие ледники, блестят серебряные ленты водопадов.

По описанию Стемпковского, обсерватория находится на левом берегу ледника, почти у самого перевала. Но не так-то легко найти ее в этой безграничной ледяной пустыне, среди скал, обрывов и горных вершин.

Правее перевала, у левого края глетчера, выступает скала. К ней ведет ровный фирновый подъем, который может преодолеть лошадь. Пожалуй, это единственное удобное место для обсерватории. Всматриваюсь в бинокль. Мне кажется, что я вижу на верху скалы юрту.

Навстречу едут несколько верховых. Это караван строительства возвращается порожняком с обсерватории. Киргизы-караванщики не понимают по-русски. Но они указывают на скалу у перевала: мы идем правильно.

За день солнце растопило пористый снег на поверхности глетчера. Во всех направлениях текут, журча, голубые ручьи в голубых ледяных берегах. Потом они исчезают в узких круглых трещинах, ледниковых колодцах.

Сворачиваем направо, к краю ледника, перебираемся через несколько срединных морен и подходим к началу фирнового подъема. В сгущающихся сумерках видим ушедшего вперед Абалакова, уже почти достигшего вершины скалы.

Наконец, в полной темноте, измученные усталостью и голодом, добираемся до подножия скалы, втыкаем в снег ледорубы, ложимся и отдыхаем в полной уверенности, что Абалаков вышлет нам подмогу. И, действительно, через несколько минут слышим громкий свист и крики. Сверху бегут трое — двое рабочих и метеоролог. Они освобождают нас от винтовок, спинных мешков, полевых сумок, фотоаппаратов. Последний подъем преодолеваем налегке.

В темноте смутно чернеют силуэты построек. Нас вводят в юрту. В ней топится железная печка. Вспышки пламени, вырывающиеся из ее дверцы, ложатся неяркими бликами на лица сидящих кругом людей. Чайник на печке поет тихую песню. Высокий худощавый человек поднимается нам навстречу. Это Владимир Рихардович Блезе, начальник строительства. Нас усаживают на скамейки, накладывают в бачки душистой пшенной каши.

Беседа, прерванная нашим приходом, возобновляется.

— Слышь, Рихардович, — говорит почтенный бородач, — завтра с «Чертова гроба» караван придет. Ты его сразу не отправляй, пошли лошадей на морены. Пускай песку для цемента привезут.

— Плотникам завтра обязательно круглые окна надо пригнать, — говорит другой, — а то нам западную стену железом обивать нельзя.

Спокойно и мирно, без председателя и протоколов, течет за чаем производственное совещание, скажем лучше — повседневная производственная беседа. Во всех деталях вырабатывается план завтрашнего рабочего дня. Вернее — два плана: один на случай хорошей погоды, другой — на случай бурана...

В палатках нам отведено место для ночлега. Мы раздеваемся и засыпаем мертвым сном, не успев как следует закрыть застежки спального мешка.