На другой день утром мы с Шияновым и Капланом отправляемся в путь. Переходим бурлящий Танымас по перекинутому через него бревну и по морене поднимаемся на ледник Федченко.

Перед нами, насколько хватает глаз, — нагромождение серых ледяных бугров, покрытых галькой и камнями. Местами крутые срезы обнаженного льда обрываются вниз, образуя глубокие колодцы. На дне — маленькие грязные озерки. Гнетущий своим однообразием и унылостью ландшафт.

Едва заметная тропа вьется между буграми. Вверх, вниз, вверх, вниз, — иногда по самому краю крутых срезов.

Тяжело навьюченные лошади, осторожно переставляя ноги, идут по тропе. Бабки у них сбиты в кровь. Иногда галька и камни скользят под копытами — и лошади падают.

Мы идем за караваном. Идем молча, внимательно глядя себе под ноги, выбираем место для каждого шага.

Впереди маячит высокая гора с плоской, словно срезанной вершиной. По карте мы знаем, что она стоит у слияния ледников Федченко и Бивачного на расстоянии дневного перехода от базового лагеря. А между тем нам кажется, что до нее рукой подать. Но это, как говорится, обман зрения: мы идем час, другой, третий, а гора не приближается. Да и высокие хребты, окаймляющие ледник, словно движутся вместе с караваном: за полдня пути — все те же скалы, обрывы, снежные сбросы.

Начинаем чувствовать усталость — скорее психическую, чем физическую. Внимание слабеет, трикони[14] все чаще задевают за камни, ноги подвертываются.

Пересекаем ледник наискось к его правому краю, хотя Бивачный, куда лежит наш путь, впадает в Федченко слева. Но на правой части глетчера в морену врезается клин открытого льда. Доходим до него, и сразу становится легче передвигаться. Ручьи талой воды с шумом текут по леднику, исчезая в узких, голубых ледяных колодцах. Далеко впереди из-за поворота глетчера видны гигантские фирновые поля его верховья и белоснежный массив Шпоры.

Наконец мы поравнялись с горой у устья ледника Бивачного. Снова пересекаем ледник Федченко, выходим к его левому краю и на маленькой скалистой площадке располагаемся на ночлег.

Пока караванщики развьючивают лошадей, мы с Шияновым проходим немного дальше, до поворота на Бивачный. Перед нами такой же унылый моренный пейзаж, грандиозный хаос серых ледяных бугров, крутые ледяные срезы, грязные озерки. Скалы на левом берегу ледника сильно выветрены. Они образуют целую армию «монашек», больших остроконечных каменных столбов, стоящих правильными рядами.

Но в верхней части Бивачного картина сразу меняется. Ледник слева окаймлен грядой высочайших вершин. Они выстроились одна за другой, словно наряд караула, охраняющего вход в самое сердце неисследованной области, в самую глубину горного узла западного Памира.

Мы раскладываем на плоском камне карту, ориентируем ее и начинаем определять: широкий, ближе других к нам стоящий массив светло-розового камня, увенчанный фирновой макушкой, — пик Красной Армии, 6330 метров; за ним черная отвесная скала, вздыбленная в давней космической катастрофе, — пик 6660 метров; вдали ровный скалистый конус со снежной вершиной, похожей на сахарную голову, — пик Орджоникидзе, 6340 метров.

За пиком Орджоникидзе мы различаем еще одну вершину. Она почти закрыта своим соседом и кажется гораздо ниже его. Видна только часть широкого снежного шатра.

Сверяемся с картой. Сверяемся дважды, трижды, боясь ошибиться. Сомнений нет — это пик Коммунизма, высочайшая вершина СССР, одна из высочайших вершин мира.

К нему лежит наш путь. К нему и... на него.

Теперь, когда мы проникли в глубь горного узла западного Памира, подошли к самому стыку хребтов Петра I и Академии наук, когда увидели величественную свиту пика Коммунизма, обступившую его со всех сторон, нам становится понятным, почему так долго оставалась эта область на карте белым пятном, почему лишь совсем недавно была обнаружена самая высокая вершина Советского Союза.

Ни один европеец не проникал сюда до революции. Русские ученые и исследователи не обладали нужными для этого альпинистскими навыками, иностранным альпинистам доступ на Памир был закрыт царским правительством, опасавшимся шпионажа.

Между тем таинственный западный край Памирского нагорья, страна, расцвеченная легендами дарвазских таджиков, уже давно влекла к себе исследователей и путешественников. Легенды говорили о набегах алайских киргизов на цветущие долины Ванча. Киргизы приходили с востока, через большой перевал. Потом горные духи набросали на перевал скалы и ледяные глыбы и сделали его неприступным.

Легенды находили неожиданное подтверждение: в долинах Ванча были собаки киргизской породы. И на картах западного Памира, на белом пятне, появилась надпись. Но никто не знал, существует ли перевал на самом деле, и поэтому после надписи на картах стоял большой вопросительный знак.

С запада, со стороны дарвазских ущелий, виднелись далекие снежные вершины. Самую высокую из них таджики называли «Гармо». Их фантазия превратила эту гору в обиталище злых духов, охранявших ее от вторжения человека.

В 1913 году экспедиция германо-австрийского альпинистского клуба под руководством известного альпиниста и исследователя Рикмера-Рикмерса получила разрешение проникнуть в западный Дарваз.

Пройдя от кишлака Пашимгар по долине реки Гармо к ее истокам, Рикмер-Рикмерс поднялся на ледник того же названия и взошел на безымянную вершину на его левом краю.

Горы западного Памира высились перед ним. Ближе других вершин, сверкая льдами, стоял легендарный Гармо. Рикмерс определил его высоту в 6600 метров.

Оказалось, однако, что пик Гармо — не самая высокая вершина неисследованной области: к северу от него Рикмерс увидел гору, достигавшую 7000 метров. Таджики не знали о ее существовании: из долины Пашимгар она, заслоненная другими вершинами, не была видна. Рикмерс принял ее за пик Сандал в хребте Мазарских Альп.

Война и революция остановили исследовательскую работу на Памире на пятнадцать лет. Она возобновилась только в 1928 году. На западный Памир отправилась большая советско-германская экспедиция под руководством Николая Петровича Горбунова. Тот же Рикмер-Рикмерс возглавил ее немецкую часть. Экспедиция решила не повторять путь Рикмера-Рикмерса, а пройти к западному краю Памирского плато с востока по леднику Танымас и сомкнуть, таким образом, свой маршрут с маршрутом Рикмерса.

Но когда участники экспедиции достигли устья Танымаса, они увидели перед собой не перевалы и спуски в долину Дарваза, а гигантский, трехкилометровой ширины глетчер, текущий с юга на север. Это был один из самых больших ледников в мире длиной в 70 километров. Энтомолог Ошанин, побывавший у его языка в 1878 году, назвал его именем ученого и исследователя Туркестана Федченко. Нога человека никогда не ступала на ледник Федченко в его среднем и верхнем течении.

Глетчер был с обеих сторон окаймлен горными вершинами, целым строем белоснежных великанов, пяти- и шеститысячников, и одна из этих вершин на западном его краю, прямо против устья Танымаса, была пиком Гармо. Должно же было так случиться, что в запутанном лабиринте ущелий и ледников экспедиция пошла именно тем путем, который вел прямо к цели!

Точное положение пика Гармо было, казалось, определено. Но это только так казалось: пятнадцать лет тому назад Рикмерс видел его с запада, теперь он увидел его с востока; пятнадцать лет тому назад он видел его издалека, теперь он высился перед ним по ту сторону ледника Федченко, на расстоянии всего трех километров. Его скалы и снега вырастали прямо из мощного ледяного потока. И Рикмерс не узнал своего старого «знакомца», принял его за другую, впервые обнаруженную вершину, определил его высоту — 6615 метров — и назвал ее «Пик Дарваз».

А где же западный край Памирского плато, где спуск к цветущим долинам Дарваза, к долине Гармо, по которой Рикмерс пытался в 1913 году проникнуть в горную область Памира? Очевидно, он лежит дальше на запад, по ту сторону ледника Федченко...

...Участники экспедиции пересекают мощный глетчер, поднимаются по впадающему в него леднику на перевал и останавливаются пораженные: перевал, названный ими перевалом Академии наук, падает ледяными и скалистыми обрывами вниз, на глубину двух километров. С грохотом разрываются ледяные