Весной 1912 года Москву посетила еще одна олимпийская команда — финская. Финляндия составляла нераздельную часть Российской империи, но ей, с согласия российского и международного олимпийских комитетов, было предоставлено право выступать в Стокгольме самостоятельно. В этой маленькой стране с ее тогдашними двумя с половиной миллионами населения, спортивное движение было развито гораздо лучше, чем в остальной России. Спортом в Финляндии занимались не только рабочие и служащие в городах, но и крестьяне. В легкой атлетике, борьбе и лыжах финны держали мировые рекорды. Уже был увенчан лавровым венком знаменитый финский стайер Колехмайнен, предтеча Нурми. Финны, само собой понятно, не хотели, чтобы на их олимпийских достижениях стоял штамп Российской империи. Да и русским спортсменам не улыбалась перспектива уступить финнам почти все места в олимпийской команде, если бы они выступали совместно.

Финны приехали в Москву в конце апреля. Уже закончилось весеннее первенство города, москвичи успели войти в спортивную форму. Первыми скрестили шпаги с гостями московские англичане. Мне довелось быть судьей на линии, и я хорошо видел весь ход игры. Финны были коренасты, мускулисты, круглоголовы, с светлыми голубыми глазами и удивительно похожи друг на друга: казалось, что в команде играют по крайней мере семь или восемь братьев-близнецов. Выделялся высоким ростом крайний левый нападающий Ниска.

Играли финны напористо и тяжеловато, словно выворачивали гранитные валуны со своих полей. При столкновениях англичанам приходилось плохо: уж очень прочно стояли на ногах эти северяне. Гости часто и сильно били по воротам. Особенно мощный удар был у Ниски. Я внимательно к нему присматривался, предвидя, что в игре с русской сборной он доставит мне немало хлопот. Финны забивали англичанам мячи почти с одинаковыми промежутками времени. Они выиграли 7:2.

Русская сборная играла с гостями 6-го мая. В голу стоял Фаворский, вратарь сильный, смелый и решительный на выбегах. В паре со мной играл унионец Миндер. Были в Москве левые защитники и посильнее, но с Миндером мне было как-то особенно удобно играть. «Замок» в нашей команде был крепкий, однако в целом она по составу была слабее московских англичан. Мы готовились к проигрышу с большим счетом. Но, как известно, «мяч круглый, а поле большое». Игра сложилась неожиданно и крайне своеобразно: команды не забили ни одного гола в чужие ворота, но зато... не пощадили своих.

По жеребьевке нам выпало начало. Центральный нападающий передал мяч не полусреднему, как это обычно делается, а сильным ударом послал его правому крайнему Михаилу Смирнову на прорыв. Смирнов, великолепный бегун, стремительно прошел с мячом к лицевой линии финнов и подал его в центр. Один из финских защитников, пытаясь отбить мяч, срезал его в свои ворота. Так уже на первой минуте Москва вела 1:0. Но это был лишь пролог. А дальше шли 89 минут почти беспрерывных финских атак. Их форварды наваливались на нас тяжелыми волнами. Как я ожидал, мне часто приходилось иметь дело с Ниской, обводившим нашего полузащитника. Отобрать у него мяч было нелегким делом. Даже мои «коронные» верхние мячи приходилось отбивать в борьбе, не всегда оканчивавшейся в мою пользу. Хорошо, что у Фаворского был особенно удачный день. Он брал «мертвые» удары, выхватывал мяч из-под ног противника. Но в одной жаркой схватке, выбивая мяч из рук, он попал мне в спину, и мяч отскочил в наши ворота. Счет сравнялся.

Очень трудно пришлось нам во втором тайме: лил дождь, поле стало тяжелым, кое-кто из наших игроков «выдохся». Но забить нам гол финнам все же не удалось. Мы сыграли вничью с заведомо более сильным противником.

После игры я дольше обычного задержался в раздевалке: смазывал йодом многочисленные ссадины. Думаю, что тем же самым занимался за перегородкой Ниска.

Через два дня финны играли против англо-русской сборной. В голу опять стоял Фаворский, вместо Миндера моим партнером был Паркер. Встреча была напряженной. Финны забили в каждом тайме по два «сухих» мяча.

После этого они выиграли товарищескую встречу с ЗКС со счетом 8:1 и уехали к своим «хладным финским скалам», увозя с собой двадцать забитых мячей и оставив Москве всего лишь четыре пропущенных.

Итак, к весне 1912 года в Москве успели побывать две олимпийские сборные, а наша еще не приступала к тренировке по той простой причине, что... ее не существовало.

Российский олимпийский комитет (РОК) с подлинно олимпийским спокойствием взирал на приближение дня открытия олимпиады. Не больше рвения показывал и родившийся, наконец, в январе 1912 года Всероссийский футбольный союз. Зато энергичную инициативу проявила петербургская футбольная лига: присвоив себе полномочия этих двух организаций, она вынесла 12-го марта решение, что через два месяца, 13-го мая, в Петербурге встретятся московская и петербургская сборные, после чего из них будет выбрана олимпийская команда. Это «мудрое» решение, во-первых, отметало кандидатуры лучших игроков из других городов: киевского вратаря Оттена и одесских нападающих Злочевского и Богемского, имевших несомненное право войти, если не в основной состав, то в число запасных. Здесь сказалось характерное для того времени местничество в спорте и пренебрежение к периферии. Назначение отборочной встречи Петербург — Москва на 13 мая, за месяц до начала олимпийского турнира, отрезало всякую возможность отобрать игроков и дать им хотя бы немного сыграться.

Встреча сборных Петербурга и Москвы, состоявшаяся 13 мая, окончилась вничью со счетом 2:2.

Вечером того же дня был наконец определен состав сборной. На другой день сборная с трудом выиграла тренировочную игру у случайной команды из петербургских футболистов, после чего олимпийцы разъехались по домам и встретились вновь уже на борту океанского парохода «Бирма», на котором ехали в Стокгольм русские участники олимпиады. Сыгрываться команде пришлось в Стокгольме на соревнованиях. В довершение всего команда — единственная из всех участников олимпийского футбольного турнира — выехала на олимпиаду без тренера и руководителя. Игроки были предоставлены самим себе. Между тем вопрос о приглашении опытного тренера из-за границы дебатировался в петербургской футбольной лиге уже в течение трех лет.

Все это объяснялось тем, что деятели Российского олимпийского комитета и Всероссийского футбольного союза, все эти Макферсоны, Фульда, Дюперроны и Бертрамы имели самое смутное представление о формировании и тренировке футбольных команд и были поглощены организационными и финансовыми вопросами.

Немало вреда наносило делу то, что спорт в России находился под строгой полицейской опекой. Русское правительство, напуганное революцией 1905 года, относилось с подозрением ко всем общественным организациям, в том числе и к спортивным.

Всякое спортивное начинание должно было получить чуть ли не «высочайшее» одобрение. Вопрос об участии России в олимпиаде был решен еще в 1911 году, но председатель Российского Олимпийского Комитета доктор Срезневский продолжал выяснять отношение к нему «высших сфер». 12-го января 1912 года он мог, наконец, с удовлетворением доложить комитету, что Его Высочество Великий князь Николай Николаевич обещал ему свое «высокое покровительство», что олимпийцам для поездки в Стокгольм будут беспрепятственно выданы паспорта и предоставлен океанский пароход «Бирма». Олимпийские перспективы, наконец, прояснились.