«Издаваемые Петроградским Комитетом РСДРП революционные воззвания получили весьма широкое распространение за пределами Петрограда и в значительном количестве попадают в действующую армию и флот» (там же, стр. 559).

Почти каждый партийный комитет имел свой военный отдел; который вел работу среди тыловых частей, рассылал литературу на фронт, организовывал агитационные поездки своих членов в части, создавал в этих частях новые партийные группы. На Северном фронте и на кораблях Балтийского флота было создано 80, а на Западном фронте 30 военных партийных организаций (там же, стр. 560). На военной работе партии выдвинулись тогда такие будущие военные лидеры большевиков, как Дыбенко, Раскольников, Фабрициус, Фрунзе, Мясников и др.

Дела в меньшевистских организациях обстояли гораздо хуже, чем у большевиков. В январе 1916 года Мартов в письме к Аксельроду вполне законно опасался, когда писал:

«В России наши дела плохи… Дан боится, что все жизое уйдет к ленинцам» («Письма П. Б. Аксельрода и Ю. О. Мартова, 1901-1916 гг.», Берлин, 1924, стр. 355).

Так оно на самом деле и было. Ленинская доктрина сочетания легальной работы с нелегальной блестяще выдержала испытание как раз в условиях войны. Ликвидаторов-легалистов легко ловила царская полиция, ибо у них не было нелегального аппарата. Уцелевшие из них, по иронии судьбы, находили теперь убежище в нелегальных организациях у ленинцев, которых они раньше так жестоко критиковали, как заговорщические организации.

Таково было положение партии, когда началась Февральская революция. На участие политических партий в Февральской революции 1917 года в литературе существуют различные точки зрения. Участник событий и первый историк русской революции 1917 года левый меньшевик Н. Суханов, который называл себя «полуленинцем», пишет:

«Ни одна партия не готовилась к великому перевороту. Все мечтали, раздумывали, предчувствовали, 'ощущали'»… (Н. Суханов, Записки о революции, кн. 1, Берлин-Петроград-Москва, 1922, стр. 19).

Это скорее эмоциональная оценка, чем реальный анализ. Нет никакого сомнения, что Февральская революция была величайшая из стихийных народных революций. Так же мало сомнения, что она не произошла по расписаниям политических партий. Однако, будучи актом стихийного взрыва народного возмущения, Февральская революция вовсе не была случайностью. Она была подготовлена всем предшествующим историческим развитием России. В этой ее исторической подготовке левые политические партии России – от кадетов до большевиков – сыграли свою роль. Систематическая критика бездарности царского правительства лидерами кадетской партии с трибуны Государственной думы, откровенные разоблачения всего существующего строя с угрозами революцией с той же трибуны лидерами эсеров (Керенский) и меньшевиков (Скобелев, Чхеидзе), революционно-разлагательная работа вне Думы со стороны большевиков, саморазоблачения династии из-за пройдохи Распутина и министерской чехарды, плюс повсеместное возрастающее недовольство войной, – все это создало ту накалённую атмосферу, в которой нужен был лишь повод, чтобы произошел февральский взрыв.

Конечно, буржуазные партии были застигнуты врасплох Февральской революцией. Конечно, верхи меньшевиков в Думе почти не имели контакта с революционным подпольем, но большевики после разгрома своих легальных органов (фракции в Думе, газета «Правда») все свои силы бросили в подполье. Петроградское и московское подполье – это фактически большевистское подполье. Бюро ЦК и его агентура, работавшая в массах, предвидели и информировали заграничное бюро ЦК о февральских событиях. Только в 1965 году опубликован секретный доклад главы Русского бюро ЦК А. Шляпникова в ЦК РСДРП (Ленину). Из этого исключительно важного документа о работе Бюро ЦК накануне Февраля приведем следующую выдержку:

«Организационные дела у нас неплохи, но могли быть куда лучше, если бы были люди. Теперь успешно организуем Юг, Поволжье, Урал. Основано Московское Областное Бюро. Ждем известий с Кавказа. Требуют людей и литературы. Постановка производства последней внутри России – очередная задача Бюро ЦК. Публику удалось подобрать хорошую, твердую и способную. По сравнению с тем, как обстоят дела у других, – у нас блестяще. Можно сказать, что Всероссийская организация в данное время есть только у нас… Меньшевики, объединенцы и прочие отколовшиеся вновь поступают в ряды партии… Политическая борьба с каждым днем обостряется. Недовольство бушует по всей стране. Со дня на день может вспыхнуть революционный ураган… Настроение угрожающее» («Вопросы истории КПСС», № 9, 1965, стр. 81).

«Революционный ураган» поднялся через пару недель. Некоторые историки пишут: для Ленина революция 1917 года была неожиданностью. Ведь в том и заключается вся суть ленинизма, что любая большая война, особенно мировая война в «эпоху империализма», по Ленину, есть источник революции. Ленин ни на секунду не сомневался в том, что в конце первой мировой войны в Европе, в том числе и в России в первую очередь («слабое звено»!) обязательно вспыхнет революция. Как доказательство этого тезиса можно привести из Ленина не одну, а тысячи цитат и даже целую книгу «Империализм, как высшая стадия капитализма» (написана весной 1916 года, вышла в апреле 1917 г.). В этом нет нужды. Приведем только цитату из того доклада Ленина в январе 1917 года, на который ссылаются эти историки. Там Ленин говорит: «Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией… Ближайшие годы как раз в связи с этой хищнической войной приведут в Европе к народным восстаниям». Дальше идет то место, которое якобы доказывает «неожиданность» для Ленина революции: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции» (Ленин, Собр. соч., 3-е изд., т. XIX, стр. 357). В ленинском понимании мы не дожили «до решающих битв» даже сегодня, ибо под «решающими битвами» Ленин имел в виду торжество европейской или даже мировой революции.

Приведу еще одну цитату из статьи Ленина от 31 января 1917 года, которая называется «Поворот в мировой политике». В этой статье категорически сказано: «Революционная ситуация в Европе налицо» (там же, стр. 385). Более того, Ленин в той же статье называет политиков, которые составят новое революционное правительство, если царь заключит сепаратный мир с кайзером. Ленин говорит, что это правительство будут возглавлять «Милюков и Гучков, если не Милюков и Керенский» (там же, стр. 381). Когда эти политики пришли к власти и без сепаратного мира, но в результате народной стихийной революции, то Ленин внес в свой прогноз лишь одну корректуру: «Оказалось и-и: все трое вместе. Премило!» (там же, т. XX, стр. 5-6).

Что таково было внутреннее убеждение Ленина засвидетельствовала нам и его жена Н. Крупская. Она писала: «Никогда, кажется, не был так непримиримо настроен Владимир Ильич, как в последние месяцы 1916 и первые месяцы 1917 г. Он был глубоко уверен, что надвигается революция» (Н. К. Крупская, Воспоминания о Ленине, Москва, Политиздат, 1957, стр. 271).

Начало революции очевидцы описывают так:

«В четверг 23 февраля с утра в Петрограде начались забастовки на заводах и сразу же приняли характер уличных народных волнений. Они возникли стихийно… вследствие того, что очередям у лавок не хватило хлеба… Со второго дня в толпе появились красные флаги, слышались крики. «Долой войну! Дайте хлеба! Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика!» (Д. Заславский и Вл. Канторович, «Хроника февральской революции», Москва, 1923, т. 1, стр. 18-19).

Но положение с каждым днем ухудшается. В телеграмме председателя Думы Родзянко к царю от 25 февраля оно охарактеризовано так:

«Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано… на улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно…»

Телеграмма, видимо, не произвела впечатления на царя. Родзянко послал вторую телеграмму:

«Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет поздно. Настал последний