накопления «минус пунктов» в личном деле вельможи – его судьба уже предрешалась в «Особом секторе». Предрешалась, но не решалась. Для официального решения существовали и официальные органы ЦК, в зависимости от ранга очередной жертвы: если он был членом ЦК, его судьба решалась в Секретариате и редко в Оргбюро, если же он был высоким чиновником, но не членом ЦК, то его просто снимал соответствующий отдел ЦК. Если же Сталин видел, что дело не обойдется без скандала, то он часть материалов, дискредитирующих того или иного высокого члена партии или даже члена ЦК, передавал официальному партийному суду – ЦКК (позже КПК). Там тоже сидели свои «несменяемые судьи» – Шкирятов, Ярославский, Сольц, Янсон, Орджоникидзе.
Так «Особый сектор» освобождал места, которые немедленно заполнял «Сектор кадров» сначала Ежова, а потом Маленкова. Удивительно ли после всего этого, что наркомы дрожали перед Товстухой и Поскребышевым, а члены ЦК ползали перед Ежовым и Маленковым. И эти лица числились в списке аппарата ЦК лишь «техническими сотрудниками» ЦК! «Техника в период реконструкции решает все», – сказал Сталин по другому поводу. Его собственная «техника» над ЦК в руках Поскребышевых и маленковых в Москве предрешила и судьбу партии. Не выбранные партией, а назначенные «Сектором кадров» секретари обкомов, крайкомов и ЦК национальных компартий на местах, железная воля к единоличной власти самого главного «конструктора» всего этого заговора, – такова была обстановка в партии, когда Сталин двинулся в «последний и решительный бой» за «ленинское наследство».
Что могли ему противопоставить Бухарин и его группа? Очень немногое: академические меморандумы на имя ЦК и платонические заклинания в свой правоте на его заседаниях.
С точки зрения «интересов страны и интересов самой партии» бухаринцы апеллировали и к разуму, и к чувству партии.
В интересах захвата всей власти и установления личной диктатуры и над партией, и над страной Сталин апеллировал к сокровенным чувствам партийных карьеристов и организованной силе партийного аппарата.
Знающий свое дело Сталин не спешил с выводами. Он давал оппозиционерам возможность высказаться на закрытых заседаниях ЦК; более того, он сознательно провоцировал их на выступления. Порою он искусственно создавал у своих противников впечатление собственного бессилия… Или иногда совершенно уходил в тень, за кулисы, оставляя за собой возможность для отступления в случае надобности. Но тем настойчивее, тем целеустремленнее действовал аппарат. «Дело не в Сталине, а в том дьявольском аппарате, в руках которого он находится», сказал в разгаре борьбы сам Угланов. Такое впечатление о себе у своих врагов мог создать только Сталин.
Уже во время борьбы против Троцкого в союзе с Зиновьевым и Каменевым, а потом в борьбе против Зиновьева и Каменева в союзе с Бухариным и Рыковым, у Сталина была не только эластичная тактика, но и во всех деталях разработанная стратегия – ликвидация всей «ленинской гвардии» старых большевиков, чтобы создать собственную партию – партию Сталина. Две ступени, два важнейших и решающих препятствия к этой конечной цели были относительно легко преодолены, причем преодолены, главным образом, не столько при помощи своего авторитета, сколько авторитета в партии Бухарина, Рыкова и Томского.
Сам Сталин внес в эту судьбоносную борьбу свой организационно-комбинаторский гений и изумительное чутье величайшего из сыщиков в политике. Его горе-союзники по борьбе с Троцким и Зиновьевым были лишены и того морально-этического преимущества в политической борьбе, которым владел Сталин: абсолютная свобода от всякой морали, от всякого морального чувства. Когда на глазах у этих же союзников Сталин пользовался в борьбе с «левой оппозицией» (Троцкого) и «новой оппозицией» (Зиновьева) методами самой очевидной фальсификации и сознательной провокации, бухаринцы лишь восхищались высоким классом изобретательности Сталина. Он прибегал при молчаливом согласии бухаринцев к самым виртуозным номерам политической дрей-фусиады в отношении организаторов Октябрьского переворота – Троцкого и троцкистов – в таком масштабе и формах, которых Ленин не применял даже в отношении своих политических врагов. И это сходило ему с рук без звука протеста со стороны бухаринцев. Сталин – «этот дрянной человек с желтыми глазами», – по запоздалому свидетельству Крестинского, – настолько загипнотизировал своих союзников, что те просмотрели ту внутреннюю революцию в партии, которую провел Сталин и против них. Я говорю об аппарате партии. То, что делалось в Центральном комитете партии, мы видели. Еще лучше, еще основательнее Сталин поработал над созданием собственного аппарата на местах – в областях, краях, национальных республиках. Начиная с 1928 года, на местах уже не было ни одного законно избранного секретаря партийной организации, как того требовали «устав» партии и пресловутая «внутрипартийная демократия». Старые выборные секретари под тем или иным предлогом освобождались от партийной работы. Иногда их назначали, как я уже говорил относительно Москвы, на высокие административные, дипломатические, а, главным образом, на хозяйственные должности, лишь бы избавиться от них в партийном аппарате. На место снятых «Сектор кадров» через легальный орган ЦК – оргинструкторский отдел – направлял чистокровных сталинцев. Когда привыкшие к шуму о внутрипартийной демократии и ко все еще номинально действующему уставу партии местные партийные организации начали отказываться принимать «рекомендуемых» Москвой секретарей, то ЦК ввел практику (вопреки тому же уставу) назначения местных секретарей сверху. Для проведения их без скандала через местные пленумы партийных комитетов ЦК теперь вместе с назначенными секретарями посылал на место и одного из инструкторов ЦК. Инструктора докладывали пленумам, что это есть «воля ленинского ЦК».
Трудно было спорить с такой могучей «волей». Если же где-либо высказывали недовольство по поводу этой новой практики или против навязывания данной организации совершенно неизвестного ей человека в качестве руководителя, то сеть «Особого сектора» быстро создавала дело об «антипартийной группе» в такой-то организации, которое обычно кончалось тем, что охотников пошуметь быстро исключали из партии решением другого подсобного сталинского органа – партколлегии ЦКК.
В отношении подбора и назначения местных секретарей Сталин как бы руководствовался мудрым рецептом Макиавелли – не назначать наместниками людей местных. Склонные к «сепаратизму», они легко могут изменить «государю». Нельзя им давать, кроме того, и засиживаться на одном и том же месте, надо их часто перетасовывать. Организационная практика Сталина на местах придерживалась этих принципов весьма строго.
К концу 1928 года завершился и этот процесс перестройки низового аппарата партии по сталинскому образцу. Отныне основные кадры секретарей обкомов, крайкомов и ЦК национальных компартий состояли из людей, пропущенных через «Особый сектор» и назначенных «Сектором кадров» «Кабинета Сталина». В самих местных аппаратах, начиная с обкома, также был введен институт «особых секторов» под названием «спецсекторов», которыми заведывали исключительно лица, присланные из Москвы «Особым сектором» и «Сектором кадров». Формально заведующий «спецсектором» подчинялся секретарю обкома (крайкома, ЦК местной партии), но фактически он был подотчетен только «Кабинету Сталина». В распоряжении этого местного «Особого сектора» находилась особая сеть «партинформаторов» вне парткома и весьма квалифицированный штат работников в самом аппарате партийного комитета (от 3 до 10 чел.) – сам заведующий, один или два инструктора, шифровальщик, протоколист, особая машинистка и т. д. Никаких прав «спецсектор» не имел, не имеет и сейчас. Вся его задача – в организации правдивой и исчерпывающей информации для «Особого сектора» в ЦК. Заведующий «сектором» постоянно участвует во всех заседаниях бюро и секретариата обкома (крайкома, ЦК) как протоколист, имея при себе «особую машинистку», являющуюся одновременно и стенографисткой. Директивная связь ЦК с обкомами проходит
