подневольный, и когда партия обязывает, я должен подчиниться» (там же, стр. 176).

Выпячивая одни выгодные для себя факты, Сталин обладал изумительным даром манипуляции и подтасовки невыгодных ему фактов. Две таких подтасовки, прямо на глазах свидетелей, тех же лидеров оппозиции, он совершил, когда заявил, что:

«завещание» Ленина было адресовано XIII съезду, тогда как на самом деле оно было адресовано XII съезду, происходившему еще при жизни Ленина (этот вопрос мы подробно разбираем в главе 23), и что

XIII съезд постановил не опубликовать «завещание»; на самом же деле, XIII съезд вообще не рассматривал этого вопроса (Политбюро ЦК довело до сведения отдельных делегаций XIII съезда лишь содержание «завещания», присовокупив свое решение не опубликовывать его).

Сталин указал, что уже есть решение пленума ЦК и ЦКК в 1926 г., чтобы испросить разрешение у XV съезда на напечатание «завещания» (XV съезд действительно постановил опубликовать «завещание», Сталин, однако, его так и не опубликовал, это произошло только после XX съезда), но тут же огласил, не дожидаясь съезда, всю ту часть «завещания», которая касалась Троцкого, Зиновьева и Каменева. Он предпослал этому следующее заявление:

Оппозиция старается козырять 'завещанием' Ленина. Но стоит только прочесть это 'завещание', чтобы понять, что козырять им нечем. Наоборот, 'завещание' Ленина убивает нынешних лидеров оппозиции» (там же, стр. 177).

Слова Ленина, что «октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева не является случайностью», но что «он так же мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому», Сталин интерпретировал так: «Это значит, что политически нельзя доверять ни Троцкому, который страдает 'небольшевизмом', ни Каменеву и Зиновьеву, ошибки которых не являются 'случайностью' и которые могут и должны повториться» (там же, стр. 177. Курсив мой. – А. А.).

Эта грубейшая фальсификация Сталиным мысли Ленина и смысла «Завещания» и до сих пор кочует из учебника в учебник официальной истории партии. Сталин закончил разбор «Завещания» утверждением: «Характерно, что ни одного слова, ни одного намека нет в 'завещании' насчет ошибок Сталина» (там же, стр. 177). Сталина мало занимало отсутствие логики в такой оценке «Завещания»: Троцкому, Зиновьеву и Каменеву, по Ленину, «политически нельзя доверять», но их надо оставить на своих постах, только Сталину можно политически доверять, но его надо снять, хотя даже «ни одного намека нет в 'завещании' насчет ошибок Сталина»!

Еще на июльско-августовском пленуме Сталин старался обвинить оппозицию в участии в «заговоре по типу Пилсудского». Но тогда материалы, представленные ОГПУ, оказались настолько «липовыми», что Сталин поспешил снять это обвинение. В течение двух месяцев после этого пленума и аппарат ЦК и агентура ОГПУ так хорошо поработали, что Сталин предпринял беспрецедентный в истории партии шаг: он поставил в повестку дня пленума доклад председателя советской тайной полиции Менжинского (разумеется, в опубликованной повестке дня и информационном сообщении о пленуме об этом докладе ничего не говорилось). Менжинский доложил пленуму, что его учреждение арестовало целую группу оппозиционеров, а также группу «белогвардейцев» и «буржуазных интеллигентов», которые выполняли задание оппозиции по организации подпольных типографий и что эти «белогвардейцы замышляли о военном перевороте». К этому Сталин добавил, что лидеры оппозиции Троцкий, Зиновьев, Смилга, которых ЦКК ознакомила с показаниями арестованных, сняли копии с этих показаний и переслали за границу Маслову (лидеру троцкистов в Германии), а Маслов их опубликовал в Берлине. Тем самым, говорил Сталин, были предупреждены «по доносу оппозиции» те из белогвардейцев, которые еще не арестованы, но участвуют в заговоре в связи с оппозицией. Этим Сталин оправдывал и тот факт, почему начальник тайной полиции занимается внутрипартийными делами: «Вот почему ЦК и ЦКК сочли нужным предложить тов. Менжинскому сделать сообщение о фактах» (там же, стр. 184).

Однако Менжинский не совсем оправдал ожиданий Сталина, а лидерам оппозиции легко удалось доказать пленуму, что она не ставила и не ставит своей целью свержение руководства путем заговора, тем более чудовищна мысль, что она может участвовать в военном заговоре каких-то белогвардейцев. Более того, оппозиция доказала фактами и документами, что те белогвардейцы, с которыми якобы связана оппозиция, являются агентами-провокаторами самого ОГПУ. Сталин не мог не заметить невыгодную для себя реакцию даже его собственных сторонников, то есть большинства пленума. Поэтому он решил «отступить». Сталин сказал, что ЦК никогда и никого из оппозиции в участии в военном заговоре не обвинял (Муралов: «На прошлом пленуме обвиняли») (там же, стр. 184-185).

Но Сталин вынужден был открыто признать, что ОГПУ, по заданию ЦК, начало пользоваться внутри парии не только агентурной сетью, но и своими провокаторами (надо сказать, что Ленин был против использования агентурной сети ОГПУ в партии и против вербовки коммунистов в качестве сексотов). Вот заявление Сталина по поводу нашумевшего тогда дела «врангелевского офицера»:

«Говорят о бывшем врангелевском офицере, обслуживающем ОГПУ в деле раскрытия контрреволюционных организаций. Оппозиция скачет и играет, подымая шум по поводу того, что бывший врангелевский офицер, к которому обратились союзники оппозиции, все эти Щербаковы и Тверские, оказался агентом ОГПУ. Но что же тут плохого, если этот самый бывший врангелевский офицер помогает Советской власти раскрывать контрреволюционные заговоры?… оказалось, что господа Щербаковы, Тверские и Большаковы, налаживая блок с оппозицией, уже имеют блок с контрреволюционерами, с бывшими колчаковскими офицерами, вроде Кострова и Новикова, о чем докладывал сегодня тов. Менжинский» (там же, стр. 187).

Когда Троцкий и Зиновьев начали приводить многочисленные факты арестов старых большевиков накануне съезда только потому, что они несогласны с официальной линией ЦК, Сталин ответил коротко: «Да, мы их арестовываем и будем арестовывать, если они не перестанут подкапываться под партию и Советскую власть» (там же, стр. 190).

Как быть теперь с Троцким и Зиновьевым? Здесь надо сказать об одной манере Сталина играть роль «миротворца», одновременно плетя сеть интриг и разжигая страсти до накала против своего соперника. В 1924 году Сталин натравил Зиновьева и Каменева против Троцкого, но когда те потребовали исключения Троцкого из Политбюро и партии, Сталин не согласился, сказав, что нужен мир. На июльском пленуме Сталин натравил весь пленум против Зиновьева и Троцкого, но когда пленум захотел их вывести из своего состава, Сталин не согласился, сказав, что все-таки нужен мир. На апрельском пленуме ЦК и ЦКК в 1929 году Сталин так остро и бескомпромиссно поставил вопрос о «правых капитулянтах» – о Бухарине и Томском, что опять-таки пленум потребовал их немедленного вывода из Политбюро, но Сталин заявил, что он не согласен с таким требованием: «По-моему, можно обойтись без такой крайней меры» (Сталин, Соч., т. 12, стр. 107). На данном октябрьском пленуме Сталин в кокетливых тонах говорил о своей такой «миролюбивой» слабости. Он сказал:

«На прошлом пленуме ЦК и ЦКК… меня ругали некоторые члены пленума за мягкость в отношении Троцкого и Зиновьева, за то, что я отговаривал пленум от немедленного исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК (Голоса с мест: 'Правильно!'… Тов. Петровский: 'Правильно, всегда будем ругать'…). Но теперь, товарищи, после всего того, что мы пережили за эти три месяца… мягкости не остается уже никакого места… Теперь надо стоять нам в первых рядах тех товарищей, которые требуют исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК» (Бурные аплодисменты. Голоса: 'Правильно! Правильно!' Голос с места: 'Троцкого надо исключить из партии'). 'Это пусть решает съезд, товарищи'» (Сталин, Соч., т. 10, стр. 191).

Пленум вынес постановление об исключении Троцкого и Зиновьева из состава ЦК за фракционную деятельность, «граничащую с образованием новой антиленинской партии совместно с буржуазными интеллигентами». Пленум постановил также передать на решение XV съезда «все данные о раскольнической деятельности лидеров троцкистской оппозиции, равно как и группы т.т. В. Смирнова- Сапронова» («Правда», 25 октября 1927 г.).

Весь период от октябрьского пленума до открытия XV съезда характеризуется, с одной стороны, крайним обострением борьбы между ЦК и оппозицией, с другой, небывалым доселе размахом репрессий против оппозиции и сочувствующих ей в партии и народе. Массовые исключения из партии, увольнения с работы, исключения из школ, групповые аресты старых большевиков органами ОГПУ, – все это становится обычным явлением дня. В этих условиях не только подписывать оппозиционные документы и голосовать за них на партийных собраниях, но и просто выражать свое сочувствие оппозиции становится уже подвигом.