Вместо меня ответила девочка.
– Полицейские построили палатку. К ней никого не пускают. Они сказали нам идти домой.
Женщина взглянула на тент и нахмурилась.
– Обычно они делают так, когда… – Она не стала заканчивать фразу в присутствии детей, но я прекрасно ее поняла.
– Думаю, именно это и случилось, – сказала я.
Она инстинктивно сделала движение, собираясь притянуть детей к себе, но в последний момент ограничилась тем, что поправила сыну шарф и откинула волосы с глаз дочери.
– Идем домой, – сказала она им. – Сейчас слишком холодно для прогулок. Я приготовлю вам горячее какао.
Дети проскочили под аркой ворот и помчались в сторону деревни. Прочно соединенные незримой нитью, они на бегу менялись местами или синхронно бросались из стороны в сторону, уверенные, что всегда будут рядом, в пределах длины связующей нити.
Следя за ними, я еще мучительнее сознавала собственную незавершенность.
– Может, и вы не откажетесь от чашки какао? – предложила мне их мать. – Я смотрю, вы совсем замерзли: в лице ни кровинки.
Мы пошли вслед за детьми.
– Меня зовут Маргарет, – представилась я. – Я друг Аврелиуса Лава.
Она улыбнулась.
– Я Карен. Присматриваю за оленями в парке.
– Я знаю. Аврелиус о вас говорил.
Девочка впереди попыталась протаранить своего брата; тот увернулся, выскочив на середину дороги.
– Томас Амброс Проктор! – с шутливой строгостью крикнула их мать. – Держитесь обочины!
Я вздрогнула, услышав это имя.
– Простите, как вы сейчас назвали вашего сына? Она глядела на меня непонимающе.
– Просто… в усадьбе раньше работал один человек по фамилии Проктор, – поспешно добавила я, объясняя свое любопытство.
– Это был мой отец, Амброс Проктор.
Я приостановилась, соображая.
– Амброс Проктор – юноша, которого нанял Джон-копун, – это ваш отец!
– Джон-копун? А, вы о Джоне Коупенсе. Да, это он пристроил моего отца на работу в усадьбе. Только это случилось задолго до моего рождения. Я появилась на свет, когда отец уже разменял шестой десяток.
– Я бы не прочь выпить чашку какао, если ваше предложение остается в силе, – сказала я, снова прибавляя шаг. – Кстати, у меня для вас есть небольшой подарок.
Я вынула свою закладку из дневника Эстер. Это была фотография, при виде которой Карен расплылась в улыбке. Ее сынишка стоял с чрезвычайно серьезным и гордым видом: руки по швам, грудь колесом, на голове большая желтая каска.
– Я помню тот день, когда он заявился домой в этой каске. Он будет очень рад снимку.
– А ваша нанимательница – мисс Марч – когда-нибудь видела Тома?
– Тома? Нет, навряд ли. Вообще-то есть две мисс Марч, они сестры, но одна вроде как не в своем уме, и всеми делами в усадьбе ведает другая. Насколько я знаю, она живет уединенно и после того пожара ни разу не бывала в Анджелфилде. Я и сама никогда не видела хозяйку, а связь с ней поддерживаю через поверенного.
Карен стояла у плиты, подстерегая готовое вскипеть молоко. Из окна кухни был виден садик за домом, а дальше поля, по которым Аделина и Эммелина когда-то катили похищенную у Меррили коляску с младенцем. Нынче редко встретишь пейзаж, практически не изменившийся за последние несколько десятилетий.
Мне следовало соблюдать осторожность, чтобы не сболтнуть лишнего. Похоже, Карен не знала, что мисс Марч, хозяйка Анджелфилда, является той самой знаменитой Видой Винтер, чьи книги я успела заметить на полке в ее гостиной.
– Я тоже работаю на семью Анджелфилдов, – сказала я. – Пишу книгу про детство сестер. И когда я показала этот снимок мисс Марч, у меня возникло впечатление, что она узнала мальчика.
– Это исключено. Хотя погодите…
Она еще раз посмотрела на снимок, а затем крикнула сыну, находившемуся в соседней комнате:
– Том, принеси-ка фотографию с камина! Ту, что в серебряной рамке.
Появился Том с фотографией; его сестренка шла следом.
– Взгляни, – сказала ему Карен, протягивая снимок, – эта леди тебя сфотографировала.
Увидев свое фото, мальчишка засиял от восторга.
– Я могу это взять? – спросил он.
