В этом смысле типичен пример Чернышевского, для которого любой философ непременно выражал соответствующую политическую позицию: 'Гоббс был абсолютист, Локк был виг, Мильтон - республиканец, Монтескье - либерал в английском вкусе, Руссо - революционный демократ, Бентам - просто демократ, смотря по надобности... Кант принадлежал к той партии, которая хотела водворить в Германии свободу революционным путем, но гнушалась террористическими средствами. Фихте пошел несколькими шагами дальше: он не боится и террористических средств. Шеллинг - представитель партии, запуганной революциею, искавшей спокойствия в средневековых учреждениях... Гегель - умеренный либерал, чрезвычайно консервативный в своих выводах, но принимающий для борьбы против крайней реакции революционные принципы...'. Так история философии получила свой партийно-идеологический расклад, и Чернышевский легко переходил от одной философии к другой, в зависимости от политической ситуации.

Подобные 'философские искания' характеризовали воззрения Белинского и Герцена, Лаврова и Кропоткина, Бакунина и Ткачева. Отрицание самостоятельности философии разделял и Ленин: 'Новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет назад'. Возражая Струве, утверждавшему, что 'чисто философское обоснование марксистского учения еще не дано', он писал: 'С точки зрения Маркса и Энгельса, философия не имеет никакого права на отдельное самостоятельное существование, и ее материал распадается между разными отраслями положительной науки'. К их числу он с несомненностью относил и идеологию.

С полным основанием можно говорить о мировоззренческом синкретизме русского политического радикализма, расколотости его на самые разнообразные, подчас прямо противоположные идейно- философские

85

направления. На этой почве между ними нередко вспыхивали настоящие 'междоусобные войны', хотя их сплачивали 'одни и те же практические требования, одни и те же враги, одни и те же затруднения' [П.Л. Лавров].

1. Идеология декабризма. Первые русские революционеры считали 'весьма опасным' привлекать к революции народ, остерегались 'бунта между крестьянами'. Они были убеждены, что народ вследствие 'долгой привычки' к крепостному рабству может стать на сторону правительства и обратить свободу 'в своеволие, худшее самого крайнего произвола'. 'Наша революция..., - заявлял М.П. Бестужев-Рюмин, - не будет стоить ни одной капли крови, ибо произведется одною армиею, без участия народа... мы поднимем знамя свободы и пойдем в Москву, провозглашая конституцию'. Ориентируясь на 'бескровную', 'ограниченную' революцию, они сообразовывались прежде всего с опытом предшествующего столетия, с дворцовыми переворотами послепетровской эпохи. '...Переходило ли, например, исследование к самому происхождению разных правительств в России, - писал Д.И. Завалишин, - оно видело целый ряд революций, и притом при полном безучастии народа, и совершаемых большею частию военною силою, как было при возведении на престол Екатерины I, при свержении Бирона, регентши и Петра III. Все примеры показывали, что Россия повиновалась тому, что совершала военная сила в Петербурге, и признавала это законным...' Декабристы находили конкретное подтверждение правильности избранной ими тактики военной революции и в национально-освободительных движениях Западной Европы.

а) Не менее четко в декабризме выразилась потребность нравственного, этико-философского обоснования идеи революции. С самого начала возникли два подхода - материалистический и религиозно-деистический. Сторонники первого подхода - 'ярые материалисты', - признавая религию 'более вредною, нежели полезною', считали, что 'надежда на будущую жизнь отвращает от просвещения, питает эгоизм, способствует угнетению и мешает людям видеть, что счастье может обитать и на земле' [Н.А. Крюков]. По их мнению, 'для собственной славы Бога, при виде зла, покрывающего весь мир, если бы даже Бог существовал - нужно было бы его отвергнуть' [А.П. Барятинский]. Неудивительно, что когда речь заходила о возможности 'действовать на русских солдат религиею', чтобы 'внушить им ненависть к правительству', декабристы-атеисты резко возражали: 'Если ему (народу. - A.3.) начнут доказывать Ветхим заветом, что не надобно царя, то, с другой стороны, ему с малолетства твердят и будут доказывать Новым заветом, что идти против царя, значит, идти против Бога и религии' [И.И. Горбачевский]. Вместо религии они предлагали опираться на вечевые традиции древней Руси, видя в них не только исторический, но и нравственный прецедент в пользу свержения самодержавного деспотизма.

б) Религиозно-деистический подход нашел выражение в 'Русской

86

правде' П.И. Пестеля (1793-1826). В ней провозглашалось, что первоначальная обязанность человека состоит в сохранении своего бытия. Таково требование естественного разума, и оно согласуется со 'словами евангельскими', заключающими весь закон христианский: люби Бога и люби ближнего, как самого себя, - словами, вмещающими и любовь к самому себе как необходимое условие природы человеческой, закон естественный, следовательно, обязанность нашу'. Отсюда Пестель выводил право каждого человека на противодействие любым злодеяниям, в том числе правительственным. Целью государственного правления, на его взгляд, должно быть 'возможное благоденствие всех и каждого'; а это достижимо лишь при условии, если постановления правительства пребывают в 'таком же согласии с неизменными законами природы, как и со святыми законами веры'.

Пестель самым решительным образом расходился с официальным, церковным богословием. Его социологические обобщения, во-первых, всецело выражены в духе теории естественного права и просветительского деизма, во-вторых, носят последовательно антимонархический, демократический характер. Пестель не сомневался, что народное республиканское правление более соответствует христианской истине, нежели монархическое, самодержавное. Еще будучи воспитанником Пажеского корпуса, он 'подвергал рассуждению о значении помазания Вашего Величества', как писал в своем доносе Александру I его наставник Клингер. В 'Русской правде' этот юношеский антимонархизм получил законченное выражение: '...Народ российский не есть принадлежность какого-либо лица или семейства. Напротив того, правительство есть принадлежность народа, и оно учреждено для блага народного, а не народ существует для блага правительства'.

Развитием этой идеи стала проблема государственного устройства России. Пестель - противник федеративной системы, на которой настаивал глава 'Северного общества' Н.М. Муравьев. С его точки зрения, естественное равенство еще не гарантирует народам равенства политического. Он различал право народное и право благоудобства. Первое составляет привилегию народов многочисленных, способных пользоваться 'самостоятельною политическою независимостью', второе распространяется на народы,