— Повтори, что ты сказал.

— Я сказал, чтобы твой дебиловатый дружок наяривал под столом, глядя на тебя, а не на мою жабу! Теперь понял?

— Нет, не понял. Ты на драку нарываешься?

— Завали помойку! Я все сказал! — Обезьяна разворачивается и хочет уйти, но Шрам в этот момент проявляет инициативу: для более эффектного завершения разговора хватает со стола наши стаканы и выплескивает их содержимое нам в лицо.

Мы в ярости вскакиваем со своих мест (от такой выходки даже я сразу пришел в себя) и собираемся уже накинуться на этих отморозков.

— Эй-ей-ей! — раздается громкий оклик из-за стойки. — Не здесь, петухи! А ну — на улицу! Живо!

Нам с Демоном приходится опустить кулаки и подчиниться. Если бы мы не ушли сами, нам бы точно «помогли», а это было бы уже двойным унижением.

Демон раздвигает плечами молодчиков и, пунцовый от злости, прорывается к выходу. Я спешу за ним. На ходу вытираю влажное лицо. Все это происходит под оживленные комментарии уже порядочно охмелевшей публики, которой все ж таки обломился кусочек зрелища — а значит, вечер для многих тут не пропал зря. По пути успеваю скользнуть взглядом по Ее особе: бледное, как свежий лист бумаги, лицо и выражение глаз такое, знаете, и заинтересованное, и теплое, и упрямо дерзкое (не найду слов для правдивого описания). Меня так и распирало рявкнуть на Нее — не важно что, лишь бы погрубее и пообидней! Но я сдержался.

Выходим. На улице темно и безлюдно. Мы удаляемся метров на тридцать от «Карамбы» и останавливаемся в кругу света от одинокого фонаря (все остальные разбиты и уже саму вечность здесь не горят) дожидаться наших обидчиков. Меня настораживает, что они не оказались снаружи бара вслед за нами. Но нет — вот и чертовы отморозки! Три мрачно-серых силуэта не спеша направляются к нам. Щуплый плетется последним и с явной неохотой.

— Тот, что со шрамом — мой, — не поворачивая ко мне головы, сквозь зубы цедит Демон. — Ты возьмешь другого. Третий роли, я думаю, не сыграет. Гляди: идет и какает.

Я наспех взвешиваю соотношение сил: Демон, в общем-то, той же весовой категории, что и молодчики, но я… выгляжу, мягко говоря, поскромнее. Ладно. Прорвемся!

Наконец фонарный свет выхватывает из темноты их лица. Подходят к нам почти вплотную. В каждом жесте и взгляде — ленца превосходства.

— Ну что, крутые, что ли? — изрекает Обезьяна. — Надо было вам улепетывать отсюда, недоноски! Теперь-то уж поздно… На ободранных коленках уползать придется.

Весь этот словесный мусор порядком утомил нас еще в баре — поэтому, как я и ожидал, не тратя времени на бессмысленный треп, Демон резким ударом в челюсть опрокидывает Шрама на землю. Тот и пикнуть не успевает. Это сигнал и для меня. Я одним прыжком подскакиваю к Обезьяне, провожу ему в голову два прямых левой и добавляю хук справа. Три безнаказанных удара подряд против такого грозного противника проходят у меня в драке впервые, и я внутренне ликую. Обезьяну отбрасывает назад, но на ногах он удерживается без видимого труда. Мое ликование сразу куда-то улетучивается. Единственное что: не без удовольствия замечаю, как расцветает кровавая ссадина на его щеке. На среднем пальце правой руки я носил в ту пору позаимствованную у Демона печатку — ее, родимой, работа. Бурая струйка стекает к губам Обезьяны, и он, сверкая озверевшими глазами, облизывает кровь. Несмотря на то, что я так подробно описываю происходящее, эпизод с самого начала драки до настоящего момента укладывается всего в секунды две-три. В следующее мгновение сильнейший удар в лицо получаю я сам. В глазах искрит и тут же темнеет, ноги подкашиваются как гнилая солома. Падаю на асфальт. На спину. А что такое в уличной драке оказаться на земле и вовремя не подняться? Это конец. Успеваю только потрясти головой, пытаясь тем самым вернуть фокус расстроившемуся зрению, но тут же начинается окучивание ногами. Теперь лучше вовсе не вставать. Еще до драки я успел отметить, что на Обезьяне тяжелые армейские ботинки, какими кирпич в крошево толочь можно. Заваливаюсь на бок, прижимаю колени к груди и плотно закрываю руками голову: кисти складываются на затылке, а локти защищают виски и лицо. Лежать мертвым грузом тоже нельзя — совершаю ложные движения и верчусь. Большинство ударов благодаря этому выходят мазаными. Но как ни хороша проверенная оборона, долго так не продержаться, все равно поломает. Если только… не подмога извне. И она приходит.

Демон поднимает несусветный ор, чтобы привлечь внимание Обезьяны. Тот приостанавливает экзекуцию, а я сразу откатываюсь на несколько метров в сторону. Осторожно раздвигаю опухшие руки и с трудом открываю глаза (левый, чувствую, заплыл).

— Не дергайся! Или я покромсаю твоего дружка, ублюдок! — доносится до моего слуха металлический голос Демона.

Прикрываю рукой пострадавший глаз, чтобы удобнее было смотреть вторым, уцелевшим, и наблюдаю следующую картину: Шрам стоит на коленях лицом к нам, Демон позади, одной рукой держит его за воротник, чтобы не вырвался, а в другой руке я замечаю «бабочку», блестящее лезвие которой приставлено к горлу молодчика. Что до Щуплого — так того и след простыл.

— Ты гонишь. Брось нож.

— Ложись на асфальт! — требует Демон.

— Не буду, — голос Обезьяны сухой и шершавый.

Демон по-прежнему не склонен тратиться на долгие разговоры и делает надавливающее движение рукой, в которой зажата «бабочка».

— У-а! — вскрикивает Шрам, получив легкий порез на шее, но вырваться не пытается: страшно. Я на расстоянии различаю на слух стук его зубов и прерывистое дыхание. — Сделай, ладно тебе, — еле слышно просит он Обезьяну.

Обезьяна не двигается. К сожалению, не вижу его лица. И что на нем написано — для меня неведомо.

— Слушай, мы были не правы. Давай разойдемся!

В ответ раздается новое «у-а».

— Быстрее! — по-прежнему требует Демон.

Обезьяна секунду мешкает, но затем, подчеркивая всем своим видом, что это вынужденно, все же ложится на асфальт лицом вниз.

— А теперь давай, Гоголь ― попинай-ка его, как он тебя!

Не без усилий поднимаюсь на ноги, все еще закрывая рукой подбитый глаз.

— Давай-давай! — подстегивает меня Демон. — Разомнись.

Я некоторое время созерцаю безропотно распластавшегося на асфальте Обезьяну, потом перевожу взгляд на взмыленного от напряжения Шрама, потом — на вошедшего в ненормальный кураж друга.

— К черту, Демон. Пусть валят. Мне это не нужно.

— Ты бредишь?! Бей, я сказал!!

Ну и ну! Я награждаю Демона колючим взглядом единственного на данный момент функционирующего глаза, но от этого, наверно, колючим вдвойне. Демон поежился, поняв, что уже перегибает палку, начав командовать и мной тоже. Со злобой откидывает Шрама в сторону. Не проронив больше ни слова (даже между собой) и ни разу не оглянувшись, мы уходим восвояси. Мне и в голову тогда не пришло дождаться Ее…

Только дня два спустя я поведал Демону всю предысторию случившегося с нами в тот вечер. Его реакция оказалась для меня непредвиденной. Вместо того, чтобы поинтересоваться моими переживаниями по поводу той ошеломляющей встречи и как-то поддержать, он не желал разговаривать со мной целую неделю. Но это было поверхностное. Как оказалось, Демон в любой ситуации оставался моим другом. Разве могло быть иначе?