— Нет, не попаду, — сказал Всеволод, который был очень способен в математике.
— Удалитесь, молодой человек, — сказали ему в политехникуме.
И Всеволод удалился.
VIII. Вывод
Безобразия творятся у нас на белом свете.
Ликующий вокзал
В одной московской газете появилось дословно следующее объявление:
«Новость» (с левого боку). Новость! (с левого боку). Новость! (с правого). Новость! (тоже с правого).
— Четыре сбоку.
— Какая такая новость? — заинтересовался гражданин.
Новость оказалась следующего сорта;
Все в буфет Александровского вокзала!
Дешево и хорошо.
Обеды, порционные блюда и дежурные.
Вина, водки 40 градусов. Коньяки 60 градусов.
Ликеры 60 градусов.
Наливки разные рюмками и в графинах.
Тверская застава.
— Однако! — воскликнул гражданин, — хоть бы во сне увидеть, что теперь творится на вокзале после такого объявления.
Вокзал грохотал, как фабрика. У подъездов стояли прокатные автомобили, лихачи с ватными задами, таксомоторы и извозчики.
Места в буфете не хватало. Поэтому столики расставили в багажном отделении, на телеграфе и в кабинете помощника начальника станции. В воздухе стоял туман от паровой севрюжки.
Двести лакеев порхали, взмахивая салфетками, а из телеграфа доносился вой скрипок. Там 15 пар танцевали фокстрот.
Поперек окошка в кассу висела надпись:
«Поезд на Смоленск не пойдет, но зато есть свежие раки».
И был нарисован красный рак в фуражке начальника станции с позументом.
На почте красовался плакат:
«К дьяволу с письмами, сегодня блины»
Начальник станции в белом колпаке и в фартуке сидел в своем бывшем кабинете и говорил по телефону.
— Восемь раз стерлядка кольчиком. Салат Оливье шесть раз!
Дверь поминутно хлопала, влетали лакеи, бросали начальнику медные марки, вскрикивали:
— Осетрина Америкен! 5 раз! 8 бутылок очищенной, 7 единиц рябиновки!
Из дамской уборной доносились вопли. Там кого-то били бутылкой «Напареули» и чей-то голос взвизгивал:
— Я покажу тебе, как к чужим дамам приставать! Это тебе не кабак, а Большая Александровская Стрельна!
— Пст!.. человек! Пять рюмок полынной!
— Счас подаю. Сей минут!
Гражданин с чемоданом ввалился на вокзал и ошалел.
— Что ж это у вас делается такое? — робко спросил он у помощника начальника, который во фраке метрдотеля возвышался посредине зала.
— Пропадаем, гражданин! — ответил ему метрдотель. — После этого проклятого объявления вся Москва к нам хлынула. Все бросить пришлось. Сами видите, у нас теперь как в бывшем «Яре» на бывшей масленице.
— А мне в Витебск надо!
— Какой тут Витебск! У нас на витебских путях пиво лежит. Все завалили. Поезжайте, гражданин, домой. Может, с какого другого вокзала уедете, где сухо…
Это, конечно, сон, но все-таки.
Александровский вокзал, уйми своего 60-градусного буфетчика!
Сентиментальный водолей
В основе фельетона действительная бумага, сочиненная на ст. Воронеж Товарная Юго-Вост и сообщенная нам рабкором 1011.
Иван Иваныч, Деес товарной станции, вошел в свой кабинет, аккуратно снял калошки, поставил в уголок и уселся за свой стол.
Тут его глаз заметил на столе служебную бумагу. Деес развернул ее, прочитал и немедленно начал рыдать от радости.
— Оценили Дееса… Вспомнили… — бормотал он.
Он позвонил.
— Позвать моего помощника. Сидор Сидорыча, — заявил он курьеру.
— Идите, Сидор Сидорыч, к Ивану Иванычу, — сказал курьер помощнику.
— А что? — спросил помощник.
— Рыдают они, — пояснил курьер.
— Какого лешего рыдает?
— Не могу знать.
— Вот, черт его возьми, — гудел помощник, направляясь в кабинет по коридору, — минутки покою с ним нету. То он смеется, то рыдает, то бумаги пишет. Замучил бумагами, окаянный.
— Что прикажете, Иван Иваныч, — сладко спросил он, входя в кабинет.
— Голубчик, — сквозь пелену дождя сказал Деес, — радость у меня нежданная, негаданная, — при этом вода из Дееса хлынула в три ручья, — получаю я назначение новое. Недаром, значит, послужил я социалистическому отечеству на пользу… Церкви и отечеству на утеше… Тьфу, что я говорю! Одним словом,
