расставался со своей огромной трубкой и обожал особый табак английского королевского флота. Я имел большой запас этого табака, и поэтому он регулярно наведывался ко мне и развлекал оживлёнными разговорами. В начале 1918 года Радек яростно ненавидел немцев, и я думаю, он был вполне искренен в своих антипатиях, и решительно (как и все люди Троцкого) высказывался против заключения Брест- Литовского мира. Когда подписанное перемирие стало свершившимся фактом, Радек считал, что это конец. «О, господи! – восклицал он. – Если бы за нами стояли не русские, то весь мир пришёл бы в ужас!».
С Радеком я тоже никогда больше не встречался. Во время последней войны, когда у меня наладились дружеские отношения с некоторыми работниками Советского посольства в Лондоне, и мы могли вести доверительные беседы, я спрашивал некоторых из них, что стало с Радеком. Ответ всегда оказывался одинаковым: смущение и молчание. Радек вместе с рядом других выдающихся революционеров был объявлен «фашистским агентом» и обвинён в принадлежности к троцкизму. Его дерзкое поведение на судебном процессе было настолько вызывающим, что кто-то, сидевший рядом со знаменитым писателем Алексеем Толстым, шепнул ему на ухо: «Дьявол, а не человек!». Единственный из осуждённых на том процессе, Радек не был расстрелян, но его больше никто не видел. Последнее упоминание о его судьбе я нашёл в книге Густава Херлинга (Gustav Herling) «A World Apart», в которой автор упоминал услышанное об избиении до смерти какого-то важного заключённого в том же концентрационном лагере, где сидел сам. Говорили, что этим заключённым был Радек, но ни дата смерти, ни какие-то ссылки нигде не публиковались.
Со Львом Михайловичем Караханом мне повезло больше. Высокий, с приятной внешностью и хорошо одетый, он всегда был исключительно вежлив и искренен со мной http://www.hrono.ru/biograf/karahan.html (Сдаётся на Вики как, дескать, 'Сын присяжного поверенного. Армянин'. Прим. ред.) . В день высадки Союзников в Архангельске, Карахан лично навестил меня. (Локхарт ещё не был арестован. И это типа, зам министра инстранных дел СССР 22 июня 1941 года пришёл бы к немецкому Генконсулу в частном порядке в гости побалакать о том о сём. Прим. ред.)
Если англичане возьмут Москву, большевики будут вынуждены отступить за Урал и там продолжать борьбу. Его долг велит ему отправиться вслед за большевиками, но жена должна остаться в Москве. Смогу ли я предоставить ей убежище и защиту? Конечно, я обещал. Этот уговор сыграл мне на руку месяц спустя, когда меня арестовали: Карахан несколько раз приходил ко мне в тюрьму, и его дружеское участие развеивало мои тревожные мысли. И он не скрывал, что обвинения против меня были сфабрикованы. (Локхарта арестовали люди Ленина (Дзержинский, Петерс), а люди Троцкого - улаживали свою промашку. И врут они 'объясняя' всё, даже не краснея. Хуцпа. Прим. ред. )
Карахан объяснял это так: «Ваше правительство поддерживает войну против революции. Любой промах агентов Союзников в России рассматривается как преступление. Вы стали символов этих промахов. За схватку двух мировых сил должен понести наказание и пострадать один человек». Когда он пришёл попрощаться в день моего освобождения, я почувствовал, что приобрёл единственного друга в среде большевиков. И я не ошибся. В июле 1935 года в Лондоне советский посол М. Майский позвонил мне по телефону. «Один ваш старый приятель находится здесь и очень хочет вас видеть», - сказал он и передал кому-то трубку. Старым приятелем оказался Карахан. Я пригласил его на завтрак в хороший ресторан, и он спросил разрешения прийти с женой. На следующий день я опоздал всего на минуту, но, как мне сказали, мои гости уже ожидали меня. Я осторожно выглянул из-за угла в надежде узнать их. Карахана я нашёл глазами сразу, а его женой оказалась не та женщина, которую я знал в Москве. Это была Марина Семёнова, знаменитая балерина, которая, как говорил мне Алексей Толстой, танцевала лучше самой Анны Павловой (В 1930 женился на артистке балета Марине Семёновой. Марина Семёнова. криптоеврейка: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B5%D0%BC%D1%91%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B0,_ %D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%B0_%D0%A2%D0%B8%D0%BC%D0%BE %D1%84%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B0).
Ученица крипоеврейки Агриппины Яковлевны Вагановой: http://ru.wikipedia.org/wiki/ %D0%92%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B0,_ %D0%90%D0%B3%D1%80%D0%B8%D0%BF%D0%BF%D0%B8%D0%BD%D0%B0_%D0%AF%D0%BA%D0%BE %D0%B2%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B0
В 1935—1936 годах Семёнова выступала в Парижской национальной опере — в балете «Жизель» и в концертных программах. Партнером М. Семёновой был кри птоеврей Серж Лифарь. http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B6_%D0%9B %D0%B8%D1%84%D0%B0%D1%80%D1%8C Умерал в преклоном возроасте при полных регалиях, хотя муж Карахан - враг народа: народная артистка СССР (1975), лауреат Сталинской премии первой степени (1941), Герой Социалистического Труда (1988), профессор Российской академии театрального искусства'. Прим. ред.)
Карахан, советский посол в Турции, изменился мало. Его волосы слегка поседели, но выглядел он по- прежнему хорошо. Я сделал ему комплимент по этому поводу, и он с гордостью пояснил, что хорошую форму ему помогает поддерживать игра в теннис с работниками Британского посольства. Одним из них, как я обнаружил позже, был Боб Диксон, сейчас Сэр Персон Диксон (Sir Pierson Dixon), правая рука Мистера Эдена (Mr. Eden) в министерстве Иностранных Дел. Восторженно относясь к теннису, Карахан всё же удивил меня, сказав, что специально приехал в Лондон на Уимблдонский турнир. (И это в 1930-е годы, когда страна голодоморилась и сидела в лагерях, надрывала последние силы в борьбе с мировым капиталом, жена Карахана выступает в Парижской опере а сам он специально приезжает на Уимблдонский тенисный турнир посмотреть. И после этого они будут говорить, что их репрессировали, якобы, 'низачто'. Прим. ред.)
В 1918 году времени на теннис и любой другой спорт просто не было. Однако вскоре мы уже вспоминали прошлое, и за два часа, проведённых вместе, он поведал мне столько новой информации относительно внутренней жизни Советского Союза, сколько я не слышал за восемнадцать лет моего отсутствия там. Он отметил, что в «Воспоминаниях Британского Агента» я правдиво отобразил события 1918 года. Однако с того времени произошли большие перемены. После смерти Ленина в партии появились фракции. Многие из моих старых знакомых потеряли свои позиции. Троцкий проиграл, и его выслали из страны. Зиновьев, которого Карахан назвал «ужасное создание» (потому что он тогда переметнулся к Сталину), находился уже в опале. Карл Радек оставался блестящим ведущим писакой, но не имел прежнего влияния. Он когда-то восхищался Троцким, а этого было достаточно или даже слишком много для Сталина. Петерс тоже утратил значение. Несмотря на эти внутрипартийные разногласия, страна бурно развивалась, а благодаря Литвинову (!), отношения с Западом наладились. (Вы поняли кто был главным человеком работавшим на СШАнглию? - Урождённый Meir Henoch Mojszewicz Wallach-Finkelstein Меир Генох Мойшевич Валлах - Финкельштейн - Литвинов: http://en.wikipedia.org/wiki/Maxim_Litvinov Это он натравил Германию на Россию а Россию на Германию. Прим. ред.)
Общим врагом стала Нацистская Германия, и нам всем надо быть начеку.
Карахан засыпал меня вопросами о текущей английской политике. Что за человек Балдвин (Baldwin)? Почему Черчилля, который, кажется, лучше всех разбирается в ситуации, держат в тени? Меня потрясли изменения в Карахане. Как будто я беседовал с западным дипломатом или очень эрудированным человеком, интересовавшимся иностранной политикой. Он блестяще поддерживал разговор: умело и интересно переходил с политики на воспоминания, рассказывал истории. Особенно запомнилась одна из них. Павлов, великий русский физиолог, в то время был ещё жив. Его очень ценили власти, потому что Павлов способствовал прославлению Советского Союза. Интересно, что учёный оставался глубоко верующим человеком. Как-то Сталин увидел, что Павлов перекрестился, и заметил: «Ну, всё тоже – раб своего рефлекса».
Карахана переполняло чувство самоуверенности. Приближалось время партийных чисток, но он не чувствовал надвигающейся угрозы. Хорошо его зная, могу утверждать, что этому человеку было незнакомо чувство опасности. Он вполне равнодушно рассуждал о своих коллегах, уже находившихся в опале, не высказывая своего отношения к ним и даже не касаясь вопроса об их печальной участи.
Позже я сводил его на заседание Парламента в Палате Общин. Собрание оказалось скучным и проходило при полупустом зале. Но даже если бы разгорелись словесные баталии и накалились бы страсти, на Карахана это не произвело бы впечатления. Его интересовал только Уимблдон, и он постоянно смотрел на часы. Через полтора часа мы вышли из здания Парламента, я посадил его в такси и попрощался.
