мой отряд. Уже новые три колонны двигались ко мне с целью забрать меня в кольцо. Один сильный отряд трех родов оружия, высланный из Пятигорска, направлялся на Суворовскую; второй, такой же силы, на Бургустанскую; третий, наиболее сильный, заканчивал свое сосредоточение в Курсавке для последующего движения на Воровсколесскую. Видя, что мне не под силу справиться со столь превосходящими меня как в численности, так особенно и в вооружении, противником, я решил, не теряя времени, пробиваться в Ставропольскую губернию. Мой отряд, пополнявшийся все время стекавшимися ко мне отовсюду казаками, достигал уже 40 000 человек, но оружия по-прежнему не хватало.
Чтобы пробиться в Ставропольскую губернию, мне нужно было пересечь линию железной дороги, по которой постоянно курсировали броневые поезда. Для отвлечения внимания большевиков я решил произвести две демонстрации: одну 1-м Лабинским полком у Баталпашинской, другую — одними разъездами — у Курсавки. Весь мой остальной отряд должен был сосредоточиться в Воровсколесской, откуда затем броситься на пересечение железной дороги. Чтобы подсобрать оружия, я решил взять его у замитинговавшей колонны красных. В то же время, для защиты Бургустанской, выслал туда Волжский полк. Выслав по обыкновению один полк в тыл, я погнал красных, нажимая с фронта. Брошенный в тыл 1-й Лабинский полк под командой есаула Козликина дошел до самой станицы Баталпашинской и, ворвавшись в нее ночью, достиг станичной площади и открыл там стрельбу.
Наполнявшие станицу красноармейцы бежали в панике к мосту через реку Кубань, оставив на произвол судьбы всю свою артиллерию и обоз. Открыв огонь по мосту, лабинцы положили там около 1500 большевиков. Затем Козликин вышел из Баталпашинской, не подобрав трофеев, и двинулся к Воровсколесской, куда тем временем прибыла, уже направленная раньше, пластунская бригада. Если бы Козликин был энергичнее и распорядительнее, он не только забрал бы всю артиллерию красных, но поднял бы и мобилизовал громадную Баталпашинскую станицу, присоединение которой вызвало бы тотчас же восстание всего Баталпашинского отдела. Вооруженный артиллерией и имея за собой Баталпашинский отдел, я представлял бы собой столь грозную силу, что мне не потребовалось бы уходить в Ставропольскую губернию, а, наоборот, я мог бы тотчас сам атаковать красных, овладеть группами, соединиться с терцами и, поставив между своей и Добровольческой армиями действовавшие против генерала Деникина красные войска, раздавить их в короткий срок. Вся кампания сложилась бы иначе.
Козликин оправдывался тем, что Лабинский полк, состоявший из казаков, незнакомых баталпашинцам, был встречен ими недоверчиво и не мог рассчитывать на присоединение к нему местного казачества. В этом, конечно, была доля правды, но если бы, задержавшись в Баталпашинской, он связался со мною, дело пошло бы иначе. Факт же невзятия им брошенной красными артиллерии совершенно необъясним и непростителен.
Пока лабинцы хозяйничали в Баталпашинской, оба Хоперские полка гнали замитинговавшую колонну красных из Бекешевки; другая колонна красных, высланная из Баталпашинской на поддержку замитинговавшей, еще до захвата Баталпашинска моими лабинцами атаковала, в свою очередь, хоперцев во фланг, нанесла им потери и вынудила к отступлению в Воровсколесскую. Услышав, однако, о том, что Баталпашинская взята казаками, колонна эта поспешно отступила на Невинномысскую.
27 июня весь мой отряд сосредоточился в четырех верстах от Воровсколесской, куда привезли и раненых. Высланные в разные стороны казачьи разъезды отогнали шмыгавшие всюду разъезды красных. Я предупредил население, что ухожу из станицы, и поэтому советую ему не сопротивляться красным в случае их прихода. Узнав, что я их увожу от их станицы, казаки замитинговали. Раздавались голоса, что не стоит идти со мною, что казакам придется воевать невесть где, в то время как большевики будут безнаказанно бесчинствовать в станицах. Я построил полки и убеждал казаков, что в силу создавшейся военной обстановки нам оставаться здесь долее нельзя. Говорил, что веду их на соединение с Добрармией, с которой вместе придем освобождать станицы, что нам нужно сколотиться и поучиться, прежде чем начинать крупные бои, ибо мы пока еще не серьезное войско, а необученный сброд. Затем сел на коня и крикнул:
— Кто со мной — иди, кто не хочет — ступай по домам!
Я долго ехал, не оглядываясь, а когда наконец посмотрел назад, то увидел следовавшие за мной колонны. Остались часть терцев, несколько сот кубанцев. Многие из них, как я узнал впоследствии, погибли, схваченные большевиками.
Ночью мы двинулись к намеченному месту прорыва через железную дорогу, между станциями Невинномысской и Киян. При этом случилось большое горе: позже были подвезены в Воровсколесскую еще раненые, которых станичники, не зная, что я ухожу ночью, оставили, не предупредив меня, переночевать в Воровсколесской. Эти несчастные были захвачены нагрянувшими на станицу красными и зверски ими умерщвлены.
Подойдя к железной дороге прямо против станции Киян, я выслал по конному полку вправо и влево от нее с приказаньем порвать телеграфные провода и разрушить железнодорожный путь. За отсутствием подрывных средств приходилось вручную разбирать рельсы и шпалы. Два поезда все же успели проскочить к станции Киян со стороны Невинномысской.
Уже перед рассветом я занял с главными силами станцию Киян, где мы разогнали всех служащих, дабы не осталось свидетелей, могущих видеть и пересчитать мой отряд. Услышав шум от приближающихся поездов, я сильно опасался, не были ли это неприятельские броневики. В это время еще далеко не весь отряд пересек полотно — что же я мог поделать с ними, не имея артиллерии. К счастью, один из этих поездов оказался пассажирским, другой — товарным. Я приказал арестовать машинистов и потушить паровозные топки. Затем мы осмотрели поезд: Среди спавших пассажиров казаки обнаружили человек 60 красноармейцев; их обезоружили, а затем отпустили на волю.
В товарном поезде мы забрали 100 голов скота, 50 коней, седла, амуницию, более сотни винтовок и тысяч 20 патронов. Затем, присоединив к себе боковые отряды, я двинулся дальше. Шли без передышки весь следующий день. К вечеру 28 июня дошли до станицы Темнолесской в 30 верстах от Ставрополя. Мы сделали переход в 111 верст, имея с собой громадный обоз и раненых. Во время этого перехода в одном из многочисленных сел Баталпашинского отдела мужики открыли по нас огонь и произвели страшную панику в обозе. В виде репрессии я приказал выпороть несколько мужиков и забрать их коней под безлошадных казаков.
Темнолессцы встретили нас восторженно, поили и кормили на славу. Большое количество казаков этой станицы присоединилось к отряду. Ввиду того что лошади и люди падали от усталости, я дал отряду сутки отдыха (29 июня). Ночью с 28 на 29 июня со стороны Ставрополя доносилась сильная артиллерийская пальба. Выслав к Ставрополю разъезды из темнолесских казаков, я получил донесение, что в городе произошло восстание офицеров, которое, однако, ввиду неприсоединения к нему обещавших поддержку рабочих, а также из-за наличия в городе сильного красного гарнизона было жестоко подавлено.
Об армии Деникина мне было донесено, что она находится в районе селения Медвежьего. Полагая, что без артиллерии невозможно овладеть Ставрополем, я решил обойти город с востока, идти на Бешпагир и далее на северо-запад, для соединения с генералом Деникиным. 30 июня я двинулся к Бешпагиру. Мы прибыли туда часа в два дня. Во все стороны были высланы разъезды. Вдруг недалеко от моей палатки разорвалась граната, затем послышалась пулеметная трескотня и, наконец, примчались казачьи разъезды, преследуемые по пятам несколькими грузовиками. Оказывается, это были большевистские разведчики, посаженные на грузовики, из коих один нес на себе горное орудие, другие же были вооружены пулеметами. Я тотчас же приказал рассыпать один полк лавой, дабы отрезать грузовикам отступление и захватить их. Некоторые из них успели проскочить и умчались к Ставрополю, где подняли страшную панику; два же грузовика достались нам. Среди изрубленной казаками прислуги был опознан местными жителями некий матрос Шпак, известный в Ставрополе своей кровожадностью.
Напуганный набегом большевиков обоз быстро запрягся, не ожидая приказания. Воспользовавшись этим случаем, я приказал двинуться в путь. Сделав новый переход верст в сорок, мы вышли севернее Ставрополя у селения X. Не доходя до этого селения, я выслал вперед лихого подъесаула Васильева с дивизионом. Это был доблестный офицер из простых казаков. Ворвавшись в селение, он захватил там комиссара Петрова, два грузовика с пулеметами и денежный ящик с 500 000 рублей. Я предал Петрова военно-полевому суду, приговорившему его к смертной казни. Петров умолял о прощенье, указывая особенно на то, что он, как бывший офицер, может быть полезен в нашей армии. Прежде чем утвердить приговор, я обратился к казакам, предлагая им высказаться по этому поводу. Казачье общественное мнение высказалось за необходимость казни, и Петров был повешен.
