приближении смерти!

— Зачем вы говорите о смерти?

— Потому что она близка.

— Близка… к вам?

— Да, ко мне! У меня есть предчувствие, что я долго не проживу.

— Что за глупости, Пауэлл!

— Друг мой, это правда. Я чувствую, что скоро умру…

— Оцеола, это на вас не похоже! Вы, конечно, выше этих глупых предрассудков. Никогда не поверю, чтобы вы могли оказаться в их власти!

— Вы думаете, что я говорю о каких-то сверхъестественных знамениях? О карканье ворон или об уханье полночной совы? Или о зловещих предзнаменованиях в воздухе, на земле и в воде? Нет, нет, я не придаю значения этим нелепым суевериям. И все-таки я знаю, что скоро должен умереть. Это реальное физическое ощущение, которое возвещает мой приближающийся конец. Оно скрыто здесь!

Говоря это, он поднял руку и указал себе на грудь. Я понял зловещее значение этого жеста.

— Я предпочел бы, — сказал он, помолчав, — умереть на поле боя. Конечно, смерть отвратительна в любом виде, но такой конец все же казался бы мне более достойным. Я выбрал бы лучше такую смерть, чем влачить жалкое существование и медленно умирать… Да, я выбрал бы ee! Десятки раз я бросал вызов смерти, был уже на полпути к ней. Но, как трус, как робкая невеста, она отказывалась встретиться со мной…

Что-то почти неземное прозвучало в смехе, которым сопровождались последние слова. Странное сравнение! Странный человек!

Мне едва удалось ободрить его. Да, впрочем, он и не нуждался в этом: он казался счастливее, чем раньше. Мой жалкий лепет о том, что он выглядит хорошо, был бы просто словами, брошенными на ветер. Он догадался бы, что это лишь притворные слова дружбы. Я и сам это подозревал. Я обратил внимание на бледную кожу, на тонкие, исхудавшие пальцы, на тусклые, впалые глаза. Страшный червь разрушал оболочку благородного духа. А я-то приписывал это совсем иным причинам!

Будущая судьба его сестры тяжким бременем лежала у него на сердце. Он поведал мне об этом, когда мы поехали дальше.

Нет необходимости повторять обещания, которые я дал ему. Не стоило даже скреплять их клятвами. Стремление к собственному счастью не позволило бы мне нарушить их.

Мы сидели у края небольшой прогалины, где расположился наш лагерь. Это была красивая лужайка, благоухающая ароматами множества цветов. Луна лила с высоты серебряный свет, и все вокруг было видно ясно как днем. Листья высоких пальм, восковые цветы магнолий и цветы желтодревника — все можно было ясно различить в лунном свете.

Мы сидели вместе вчетвером — братья и сестры, разговаривая непринужденно, как в былые дни. И все вокруг живо напоминало нам прошлое.

Но у нас возникали только печальные мысли, так как мы думали о будущем. Может быть, мы, четверо, больше никогда не встретимся. Глядя на друга, обреченного на смерть, я чувствовал, как в моем сердце постепенно угасают все радостные воспоминания.

Мы миновали форт Кинг благополучно, не встретив белых. Как странно, что я должен был бояться встречи с людьми своей расы! Мы больше не ожидали ни засады, ни открытой атаки. Индейская охрана вместе с Черным Джеком расположилась в центре прогалины. Воины собрались в кружок у огня и готовили себе ужин. Их вождь чувствовал себя настолько уверенно, что даже не поставил часового на тропинке. По- видимому, он был совершенно равнодушен к опасности.

Была уже поздняя ночь, и мы собирались разойтись по палаткам, которые раскинули для нас воины. В это время мы услышали в лесу странный шум. В моих ушах он звучал, как плеск воды, как ливень, как гул отдаленных водопадов.

Оцеола держался иного мнения. Он слышал непрерывный шелест и шорох листьев, вызванный огромной массой людей или животных, пробирающихся через кусты.

Мы мгновенно вскочили и стояли, напряженно прислушиваясь.

Шум продолжался. Но теперь мы уже могли различить хруст сухих ветвей и металлическое позвякиванье оружия. Отступать было поздно. Шум слышался отовсюду, кольцо вооруженных людей смыкалось вокруг прогалины. Я взглянул на Оцеолу. Я ожидал, что он кинется к своей винтовке, лежащей рядом с ним. К моему удивлению, он не двинулся с места.

Несколько его сторонников уже были наготове и поспешили к нему, ожидая приказаний. Их слова и жесты ясно говорили о решимости защищать Оцеолу не на жизнь, а на смерть.

В ответ на их торопливые слова Оцеола сделал знак рукой, который, казалось, удивил их. Дула винтовок внезапно опустились к земле, и воины застыли в позе равнодушия и безразличия, как будто они раздумали и не желали больше пустить в ход свое оружие.

— Слишком поздно, — спокойно сказал Оцеола, — слишком поздно! Мы окружены со всех сторон. Может пролиться невинная кровь. А им нужна только моя жизнь. Пусть же они приблизятся! Я приветствую их! Прощай, сестра! Рэндольф, прощай! Прощай, Вирг…

Жалобные стоны Маюми и Виргинии и мои, теперь уже громкие, рыдания заглушили голос, который произносил эти страшные прощальные слова.

Столпившись около вождя, мы не замечали, что происходит вокруг нас. Все наше внимание было поглощено им, пока крики солдат и громкие слова команды не напомнили нам, что мы окружены. Мы увидели, что нас оцепили ряды людей в синих мундирах. Их штыки сверкали вокруг нас непреодолимой преградой. Но так как сопротивления не было, то не было и стрельбы. Слышались только голоса и звон стали.

Выстрелы раздались позднее, но это был не смертоносный огонь. Это были радостные салюты: праздновали взятие в плен такого важного противника.

Церемония сдачи в плен вскоре закончилась. Оцеолу держали два солдата. Он стоял среди своих бледнолицых врагов. Оцеола был в плену!

Его сторонники тоже были схвачены, и солдаты отошли немного в сторону, образуя более широкую цепь. Пленники остались в середине.

В этот момент около пленных перед рядами солдат появился какой-то человек. Он говорил о чем-то с офицером. По одежде его можно было принять за индейца, но желтое лицо свидетельствовало о другом. На голове у него была повязка, над которой качались три черных пера. Не оставалось сомнений в том, кто был этот человек! Это зрелище могло свести с ума кого угодно. Оно возвратило вождю семинолов всю его яростную энергию. Отшвырнув своих стражей прочь, как игрушечных солдатиков, он вырвался из их рук и кинулся на желтолицого человека.

К счастью для мулата, Оцеола не был вооружен: у него не было ни пистолета, ни ножа. Пока он отвинчивал штык от ружья солдата, предатель успел спастись бегством. Из груди Оцеолы вырвался стон ярости, когда он увидел, что негодяй пролез сквозь сомкнутый строй солдат и вот-вот ускользнет от его мести.

Но спасение только померещилось изменнику. Смерть его была предрешена, хотя она пришла к нему не оттуда, откуда он ее ждал. Пока он стоял, издали глядя на пленников, темная фигура медленно приблизилась к нему сзади. Это была женщина, величественная женщина, чья ослепительная красота была заметна даже при лунном свете. Никто не видел ее, только пленники, стоявшие к ней лицом, заметили ее приближение.

Все дальнейшее произошло в течение нескольких секунд. Женщина подкралась к мулату сзади, и казалось, что ее руки на мгновение коснулись его шеи.

Что-то сверкнуло металлическим блеском в лунном свете. Это было живое оружие — ужасная гремучая змея кроталус!

Можно было ясно расслышать громыханье чешуйчатых колец. Вслед за этим раздался дикий крик ужаса. Злодей почувствовал холодное прикосновение змеи к шее, и ее острые зубы вонзились ему в затылок.

Видно было, как женщина отняла змею от шеи мулата. Держа ее блестящее тело над головой, она громко воскликнула: