нелепой судорожной веселости.

Ну,— печально сказала Элиза, щурясь над плитой,— попробуем хотя бы это рождество провести весело и спокойно. Кто знает, что будет! Кто знает! — Она покачала головой, не в силах продолжать. Ее глаза увлажнились.— Может быть, мы последний раз собрались все вместе. Старая болезнь! Старая болезнь! — сказала она хрипло, поворачиваясь к нему.

Какая старая болезнь? — спросил он сердито.— Господи боже, почему ты не можешь сказать прямо и ясно?

— Сердце!-—прошептала она с мужественной улыбкой.—Я никому ничего не говорила. Но на прошлой неделе… я уже думала, что пришел мой час.— Это было произнесено зловещим шепотом.

— О господи! — простонал он.— Ты будешь жить, когда все мы давно сгнием.

Поглядев на его насупленное лицо, Хелен разразилась скрипучим сердитым смехом и ткнула его в ребра крупным пальцем.

К-к-к-к! Вечная история, разве ты не знаешь? Если у тебя удалят почку, сразу окажется, что ей пришлось еще хуже. Да, сэр! Вечная история!

Смейтесь! Смейтесь! — сказала Элиза, улыбаясь с водянистой горечью.— Но, может быть, вам уже недолго осталось надо мной смеяться.

Ради всего святого, мама! — раздраженно воскликнула дочь.— У тебя ничего нет. Не ты больна! Болен папа! И в заботах нуждается он. Неужели ты не понимаешь, что… что он умирает. Он, возможно, не доживет до конца зимы. И я больна. А ты переживешь нас обоих.

Кто знает,— загадочно сказала Элиза.— Кто знает, чья очередь наступит раньше. Вот только на прошлой неделе мистер Косгрейв, здоровее человека было не найти…

Начинается! — с безумным смехом взвизгнул Юджин в исступлении, мечась по кухне.— Черт побери! Начинается!

В эту минуту одна из старых гарпий, которые постоянно коротали в «Диксиленде» угрюмую зиму, возникла в дверях из полутьмы коридора. Это была крупная, костлявая старуха, давняя наркоманка, которая при ходьбе конвульсивно дергала худыми ногами и цеплялась за воздух скрюченными пальпами.

Миссис Гант,— сказала она, после того как долго и жутко подергивала отвисшими серыми губами.— Я получила письмо? Вы его видели?

Кого видела? А, подите вы! — раздраженно сказала Элиза.— Не понимаю, о чем вы говорите, да вы и сами не понимаете.

Жутко улыбаясь им всем и цепляясь за воздух, старуха удалилась, как ветхий фургон на разболтанных колесах. Хелен, увидев тупо ошеломленное лицо Юджина, его полуоткрытый рот, принялась хрипло хохотать. Элиза гоже лукаво рассмеялась и потерла широкую ноздрю;

Хоть присягнуть! — сказала она.— По-моему, она спятила. Она принимает какие-то наркотики — это точно. Как увижу ее, так прямо мороз по коже дерет.

Тогда почему ты держишь ее в доме? — возмущенно сказала Хелен.— Ради всего святого, мама! Ты могла бы избавиться от нее, если бы захотела. Бедняга

Джин! — снова засмеялась она.— Тебе всегда достается, а?

Близится час рождения Христа,— сказал он благочестиво.

Она рассмеялась; потом, глядя в никуда, рассеянно подергала себя за крупный подбородок.

Его отец почти весь день сидел в гостиной, устремив невидящие глаза на огонь. Мисс Флорри Мэнгл, сиделка, утешала его мрачным молчанием; она непрерывно покачивалась перед камином — тридцать ударов каблуком по полу в минуту,— крепко скрестив руки на жидкой груди. Иногда она начинала говорить о болезнях и смерти. На Ганта было больно смотреть, так он состарился и исхудал. Тяжелая одежда складками ложилась на его тощие бедра, лицо стало восковым и прозрачным — оно походило на громадный клюв. Он выглядел чистым и хрупким. Рак, думал Юджин, расцветает в нем, как какой-то ужасный, но красивый цветок. Его сознание оставалось ясным, не тронутым маразмом, но оно было печальным и старым. Говорил он мало, с почти смешной легкостью, но переставал слушать раньше, чем ему отвечали.

— Как твои дела, сын? — спросил он.— Все в порядке?

— Да. Я теперь репортер университетской газеты; может быть, на будущий год стану редактором. Меня приняли в разные общества,— продолжал он оживленно, обрадовавшись редкому случаю поговорить с кем-нибудь из них о своей жизни. Но когда он взглянул на отца, он увидел, что тот снова пристально смотрит на огонь. Юджин смущенно умолк, пронзенный острой болью.

— Это хорошо,— сказал Гант, услышав, что он перестал говорить.— Будь хорошим мальчиком, сын. Мы гордимся тобой.

Бен приехал домой за два дня до рождества; он бродил по дому, как призрак. Он уехал ранней осенью, сразу после возвращения из Балтимора. Три месяца он скитался один по Югу, продавая торговцам в маленьких городках место для рекламы на квитанциях прачечных. Он не говорил, насколько удалось это странное предприятие; его одежда была безукоризненно аккуратна, но сильно поношена, а сам он исхудал и был еще более яростно замкнут, чем прежде. В конце концов он устроился в газету в богатом табачном городе Пидмонте. Он должен был уехать туда после рождества.

Как всегда, он вернулся к ним с дарами.

Люк приехал из ньюпортской морской школы в сочельник. Они услышали его звучный тенор на улице — он здоровался с соседями. В дом он ворвался с сильным порывом сквозняка. Все заулыбались.

— Ну вот и мы! Адмирал вернулся! Папа, как делишки? Ну, бога ради! —кричал он, обнимая Ганта и хлопая его по спине.— Я-то думал, что увижу больного человека, а ты выглядишь как весенний цветок.

Ничего, мальчик, ничего. А ты как? — сказал Гант с довольной усмешкой.

Лучше быть не может, полковник. Джин! Как поживаешь, старый вояка? Отлично! — воскликнул он, не дожидаясь ответа.— Ну-ну, да никак это старый Лы-

сик! — воскликнул он, тряся руку Бена.— Я не знал, приедешь ты или нет. Мама, старушка,— сказал он, обнимая ее,— как дела? На все сто. Прекрасно! — завопил он, прежде чем кто-нибудь успел что-то ответить.

Погоди-ка, сын! Что такое? — воскликнула Элиза и отступила на шаг, разглядывая его.— Что с тобой случилось? Ты как будто бы хромаешь?

Он идиотски расхохотался при виде ее встревоженного лица и ткнул ее под ребра.

Уах-уах! Меня торпедировала подводная лодка,— сказал он.— Это пустяки,— добавил он скромно,— я отдал немного кожи, чтобы помочь знакомому парию из электротехникума.

Как? — взвизгнула Элиза.— Сколько ты отдал?

А, всего лоскуток в шесть дюймов,— сказал он небрежно.— Парень здорово обгорел, так мы с ребятами сложились и дали каждый по кусочку своей шкуры.

— Боже милостивый! — сказала Элиза.— Ты останешься хромым на всю жизнь. Это чудо, что ты еще можешь ходить.

— Он всегда думает о других, этот мальчик! — с гордостью сказал Гант.— Он рад бы сердце вынуть.

Моряк приобрел лишний чемодан и наполнил его по дороге домой разнообразными напитками для отца: несколько бутылок шотландского и ржаного виски, две бутылки джина, одна бутылка рома и по бутылке портвейна и хереса.

Перед ужином все слегка опьянели.

— Дайте бедному ребенку выпить,— сказала Хелен.— Это ему не повредит.

— Что? Моему ма-аленькому? Сын, ты не станешь пить, правда? — шутливо сказала Элиза.

— Не станет! — сказала Хелен, тыча его в ребра.— Хо-хо-хо!

И она налила ему большую рюмку виски.

— Вот! — весело сказала она.— Это ему не повредит!

— Сын,— сказала Элиза серьезно, покачивая своей. рюмкой.—Я не хочу, чтобы ты привыкал к этому.

Она все еще была: верна заветам почтенного майора.,

— Да! — сказал Гант.— Это тебя сразу погубит.

— Если ты привыкнешь к этой дряни, твое дело каюк, парень,— сказал Люк.—Поверь мне на

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату