прижимая руку к впалой груди.

Не дури! — выдохнул он.

Я ушиб тебя? — тупо сказал Юджин.

Нет. Иди в дом и умойся. Раза два в неделю тебе стоило бы причесываться. Нельзя ходить дикарем. Пойди съешь чего-нибудь. У тебя есть деньги?

— Да… достаточно.

Ты теперь опомнился?

Да… не говори об этом, пожалуйста.

— Я не хочу говорить об этом, дурак. Я хочу, чтобы ты научился немного соображать,— сказал Бен. Он выпрямился и отряхнул испачканный известкой пиджак. Потом он продолжал спокойно: — К черту их, Джин! К черту их всех! Не расстраивайся из-за них. Бери от них все, что можешь. И плюй на все. Никому до тебя нет дела. К черту все это! К черту! Бывает много плохих дней. Бывают и хорошие. Ты забудешь. Дни бывают разные. Пойдем!

— Да,— сказал Юджин устало,— пойдем! Теперь все в порядке. Я слишком устал. Когда устаешь, то становится все равно, правда? Я слишком устал, чтобы испытывать боль. Мне теперь все равно. Я слишком устал. Солдаты во Франции устают, и им все равно. Если бы сейчас кто-нибудь навел на меня винтовку, я бы не испугался. Я слишком устал.— Он начал растерянно смеяться, испытывая блаженное облегчение.— Мне наплевать на все и на всех. Прежде я всего боялся, но теперь я устал, и мне нет дела ни до чего. Вот как я буду переносить все, что угодно,— я буду уставать. Бен закурил сигарету.

— Это уже лучше,— сказал он.— Пойдем поедим! — Он улыбнулся узкой улыбкой.— Идем, Самсон.

Они медленно пошли вокруг дома.

Он умылся и плотно поел. Постояльцы уже кончили ужинать и разбрелись во тьме: одни ушли на площадь слушать духовой оркестр, другие — в кино, третьи — гулять по городу. Насытившись, он вышел на крыльцо. Было темно и почти пусто, только на качелях сидела миссис Селборн с богатым лесоторговцем из Теннесси. Ее низкий звучный смех с мягким журчанием лился из чана мрака. «Мисс Браун» тихо и чинно покачивалась в одиночестве. Это была грузная, скромно одевавшаяся женщина тридцати девяти лет; она держалась с тем легким и комичным оттенком чопорности, старательной добропорядочности, который всегда отличает проститутку, живущую инкогнито. Она была очень благовоспитанна. Она была настоящая леди,— о чем не замедлила бы заявить, если бы ее рассердили.

«Мисс Браун» жила, по ее словам, в Индианаполисе. Она не была уродом: просто ее лицо было пропитано неумолимой тупостью Среднего Запада. Несмотря на похотливость ее широкого тонкогубого рта, она выглядела невозмутимо самодовольной, у нее были пышные, но тусклые каштановые волосы, маленькие карие глазки и рыжеватая кожа.

— Пф! — сказала Элиза.— Она такая же «мисс Браун», как я, можете мне поверить.

Днем прошел дождь. Вечер был прохладным и темным; влажная клумба перед домом пахла геранью и намокшими анютиными глазками. Он сел на перила и закурил. «Мисс Браун» качалась.

Стало прохладно,— сказала она.— Этот небольшой дождь принес много пользы, не так ли?

Да, было жарко, — сказал он, — Я ненавижу жару.

— Я тоже не выношу ее,— сказала она.— Вот почему я и уезжаю на лето. У нас там пекло. Вы здесь и не знаете, что такое жара.

— Вы ведь из Милуоки?

Из Индианаполиса.

Я помнил, что откуда-то оттуда. Большой город? — спросил он с любопытством.

Да. Весь Алтамонт уместится в одном его уголке.

Ну, а насколько большой? — алчно расспрашивал он.— Сколько у вас там жителей?

Точно не знаю. Больше трехсот тысяч, если считать с пригородами.

— Да, у нас хорошая библиотека.

— Сколько в ней книг?

Ну, этого я не знаю. Но это хорошая, большая библиотека.

Больше ста тысяч книг, как вам кажется? Полмиллиона там, наверно, не будет? — Он не дожидался ответов и говорил сам с собой.— Нет, конечно, нет. А сколь

ко книг можно брать сразу?

Великая тень его голода склонилась над ней: он рвался из себя, наружу, пожирая ее вопросами.

— А какие у вас девушки? Блондинки или брюнетки?

Да те и другие,— но темноволосых, пожалуй, больше.ъ

Она смотрела на него сквозь тьму, посмеиваясь.

Красивые?

— Ну, не знаю. Это уж вы сами должны решать, Юджин. Я ведь одна из них.—Она поглядела на него со скромным бесстыдством, предлагая себя для обозрения. Потом с дразнящим смешком сказала: — По- моему, вы плохой мальчик, Юджин. Очень плохой. Он лихорадочно закурил еще одну сигарету.

— Все бы отдала за папиросу,— пробормотала «мисс Браун».— Но тут, наверное, нельзя? — Она посмотрела по сторонам.

— Почему бы и нет? — нетерпеливо сказал он.— Никто вас не увидит. Сейчас темно. Да и какое это имеет значение?

По его спине пробегали электрические токи возбуждения.

— Пожалуй, я покурю,— шепнула она.— У вас найдется сигарета?

Он протянул ей пачку; она встала, чтобы прикурить от крохотного пламени, которое он прятал в ладонях. Прикуривая, она прислонилась к нему тяжелым телом, закрыв глаза и сморщив лицо. Она придержала его дрожащие руки, чтобы огонек не колебался, и не сразу отпустила их.

А что,— сказала «мисс Браун» с лукавой улыбкой,— если ваша мама увидит нас? Вам влетит!

Она нас не увидит,— сказал он.— К тому же, — добавил он великодушно,— почему женщины не могут курить, как мужчины? Ничего плохого в этом нет.

— Да,— сказала «мисс Браун».— Я тоже считаю, что на такие вещи следует смотреть широко.

Но в темноте он усмехнулся, потому что, закурив, она выдала себя. Это был знак — признак профессии, безошибочный признак разврата.

Потом, когда он сел возле нее на перила и положил ей на плечи руки, она пассивно отдалась его объятию.

— Юджин! Юджин! — сказала она с насмешливым упреком.

— Где ваша комната? — спросил он.