Из дома доносился слабый приглушенный шум: голо са и смех и надтреснутое хрипение старого фонографа!

Но как только негр постучал, там все смолкло. Ветхий дом, казалось, прислушивался. Мгновение спустя воровато скрипнула дверь: он уловил тихое испуганное журчанье женского голоса. Кто это? Кто?

Тут к нему вернулся Джим Триветт и сказал тихо:

— Все в порядке, Джин. Пошли!

Он сунул монету в ладонь негра. Один миг Юджин смотрел в широкое черное дружелюбие его лица. По его застывшему телу прокатилась теплая волна. Черный зазывала исполнял свою работу охотно и сердечно: на их неприглядную купленную любовь падала теплая тень его доброты.

Они тихо прошли по дорожке, поднялись на несколько ступенек и шагнули в зарешеченную дверь. Возле нее стояла женщина, пропуская их внутрь. Когда они переступили порог, она плотно закрыла дверь. Они пересекли маленькую веранду и вошли в дом.

Они оказались в небольшой прихожей, которая рассекала дом пополам. Коптящая лампа с прикрученным фитилем отбрасывала неясный круг света во тьму. Лестница без ковра вела наверх. Слева и справа были двери, и еще вешалка, на которой висела старая мужская фетровая шляпа.

Джим Триветт немедленно обнял женщину, усмехаясь и хватая ее за грудь.

Привет, Лили,— сказал он.

Господи! — Она бесформенно улыбнулась и продолжала смотреть на Юджина, любопытствуя, что выбросила ей пасть ночи. Потом, повернувшись к Джиму Триветту, сказала с грубым смехом:

Ах, черт! Женщине, которая его заполучит, придется отрезать ему ноги по колено — уж очень они длинны.

Я бы посмотрел на него с Тельмой!— сказал Джим Триветт, ухмыляясь.

Лили Джонс хрипло рассмеялась. Правая дверь открылась, и в прихожую вошла Тельма, маленькая, хрупкая женщина. Вслед ей несся визгливый бессмысленный смех. Джим Триветт нежно обнял ее.

— Господи! — сказала Тельма жестяным голоском.— Что это у нас здесь такое? — Она вытянула острое птичье личико и нагло уставилась на Юджина.

— Я привел тебе нового кавалера, Тельма,— сказал Джим Триветт.

— Вы когда-нибудь видели другого такого долговязого парня? — спросила Лили Джонс, ни к кому не обращаясь.— Какой твой рост, сынок? — добавила она добродушно, повернувшись к нему.

Его слегка передернуло.

Не знаю,— ответил он.— Примерно, шесть футов три дюйма.

Нет, он выше! — решительно заявила Тельма.— В нем не меньше семи футов, чтоб мне с этого места не сойти.

Он последний раз мерился на прошлой неделе,— сказал Джим Триветт.— Так что точно он сказать не может.

Да он же еще совсем молоденький,— сказала Лили, вглядываясь в него.— Сколько тебе лет, сынок?

Юджин отвернул бледное лицо в нерешительности.

Мне.— Его голос сорвался.— Мне около…

Ему скоро восемнадцать,— поддержал его Джим Триветт.— Можешь не беспокоиться. Длинный знает, что к чему. Он стреляный воробей. Я тебе врать не стану. Это точно.

Что-то непохоже,— с сомнением сказала Лили.— По лицу ему не дашь больше пятнадцати. Да и лицо-то у него какое маленькое,— с недоумением докон

чила она.

Другого у меня нет,— сердито сказал Юджин.— Извините, что не могу сменить его на другое, побольше.

Оно чудно выглядит при таком росте,— терпеливо объяснила она.

Тельма толкнула ее в бок.

— Потому что у него кости большие,— сказала она.— Это парень хоть куда! Когда он обрастет мясом, то будет видным мужчиной. Ну, и будешь же ты головы кружить, Длинный! — сказала она резко и сжала его холодную руку.

А в нем призрак, его незнакомец, отвернулся в печали. «Боже мой! Я буду это помнить»,— подумал он.

— Ну,— сказал Джим Триветт,— довольно зря время терять.

Он снова обнял Тельму. Она кокетливо отбивалась.

— Иди наверх, сынок! — сказала Лили.— Я сейчас приду. Дверь открыта.

— Пока, Джин,— сказал Джим Триветт.— Не торопись, сынок.

Он грубовато обнял Юджина за плечи и ушел с Тельмой в левую дверь.

Юджин медленно поднялся по скрипучим ступенькам и вошел в открытую дверь. Жаркая масса углей тлела в камине. Он снял пальто и шляпу и бросил их на деревянную кровать. Потом он напряженно сел в качалку и наклонился вперед, вытянув дрожащие руки поближе к теплу. Комнату освещали только угли, но в их тусклом ровном красном отсвете он разглядел старые обои в грязных потеках, местами оборванные и свисающие шуршащими лентами. Он сидел тихо, наклонившись вперед, но время от времени все его тело сотрясала отчаянная дрожь. «Зачем я здесь? Это не я»,— думал он.

Вскоре он услышал на лестнице тяжелые медленные шаги Лили. Она вошла в струящемся потоке света, держа перед собой лампу. Теперь он мог ее разглядеть. Лили была пожилая деревенская женщина, тяжеловесная, нездорово опухшая. У глаз ее и в уголках гладкого крестьянского рта лежала сетка тонких морщин, словно ей приходилось много работать на солнце. У нее были черные волосы, жесткие и густые. Она была густо напудрена белым тальком. Ее чистое широкое ситцевое платье было без пояса, как у обыкновенной домашней хозяйки, но в качестве уступки своей профессии она носила красные шелковые чулки и ночные туфли из красного фетра, обшитые мехом, в которых она шагала тяжело и косолапо.

Она закрыла дверь и подошла к камину, где стоял Юджин. Он обнял ее с лихорадочным желанием, лаская длинными нервными руками. Нерешительно он сел в качалку и неуклюже притянул ее к себе на колени. Она подчинялась его поцелуям с жесткой и бесстрастной скромностью провинциальной шлюхи, отворачивая рот. От прикосновения его холодных рук она вздрогнула.

— Ты холоден как лед, сынок,— сказала она.— Почему это?

Она принялась растирать его руки с грубым смущенным профессионализмом. Потом нетерпеливо встала.

— Ну, давай начинать,— сказала она,— где мои деньги?

Он сунул ей в руку две смятые бумажки.

Потом он лег рядом с ней. Он дрожал, расстроенный и бессильный. Страсть в нем умерла.

Прогоревшие угли провалились сквозь решетку. Утраченное яркое чудо погасло.

Когда он сошел вниз, Джим Триветт уже ждал в передней, держа Тельму за руку. Лили тихонько выпустила их наружу, сперва выглянув сквозь решетку в туман и прислушавшись.

Потише,— прошептала она.— На той стороне кто-то стоит. Они вроде начали следить за нами.

Приходи еще, Верзила,— пробормотала Тельма, сжимая его руку.

Они осторожно вышли и крадучись выбрались на дорогу. Туман сгустился: воздух был насыщен мелкими колючими каплями влаги.

На углу в свете фонаря Джим Триветт шумно с облегчением вздохнул и смело зашагал вперед.

— Черт! — сказал он.— Я думал, ты уж никогда не придешь. Чем ты там с ней занимался, Длинный? — Потом, заметив выражение лица мальчика, он добавил с живым сочувствием: — Что случилось, Джин? Тебе неxoporrro!

— Погоди! — сказал Юджин невнятно.— Сейчас!

Он отошел к канаве, и его вырвало. Он выпрямился и вытер рот носовым платком.

Ну, как? — спросил Джим Триветт.— Лучше?

Да,— сказал Юджин.— Теперь все в порядке.

— Почему ты не сказал, что тебя тошнит? — заметил Джим Триветт с упреком.

Это началось вдруг,— сказал Юджин и, помолчав, добавил: —Наверное, съел что-нибудь не тоу этого