— Ловля на живца? — предложил Ассасин.

— Отпадает, — возразил ему Алколит. — Откуда мы знаем, на кого этот мститель в следующий раз кинется?

Церковник и маг согласно покивали. Им, видимо, нечто подобное уже и самим приходило в голову.

— Ну если думать, как он, то на убийцу родича, — внес ценное добавление Артем. — Кстати, а кто это? Мы слишком рано ушли, а потому не знаем победителя аукциона.

— Эвелина, — пожал плечами Фоул. — Она предложила на сорок золотых больше, чем Эфистокл, который тоже торговался до последнего.

— А откуда об этом знать русалке? — задумался Ярослав.

— Умирающий собрат наверняка передал родным некоторую часть своих предсмертных мыслей и ощущений, — подумав, решил Карин. — Радужные этой способностью обладают, но применяют крайне редко, так как после каждого ее использования испытывают невероятно сильные головные боли, продолжающиеся, по слухам, месяцами.

Опа! То есть эти существа мало того что метаморфы, так еще и телепаты вдобавок, пусть и не слишком хорошие? Опасные твари. Впрочем, будь иначе, вряд ли бы их выделяли в отдельную категорию среди иных русалок, которые, по правде говоря, вызывают у меня скорее жалость. Слишком уж они зависят от своей среды обитания, вне которой являются просто жалкими уродцами.

— Но сильнейшего алхимика нашего города в ее лавке просто не достать, а наружу она ближайший десяток-другой дней после проведенной процедуры выходить точно не будет, — продолжил чародей. — В лавке, одновременно служащей домом, такая система защитных чар понаворочена, что, если, не дай Отец Времен, к ней когда-нибудь заявится без предупреждения инквизиция, святые братья понесут ужасающие потери. Одиночного же незваного гостя, если он не дракон, вообще испепелит на месте. Воры туда даже соваться перестали лет семьдесят назад, ибо никто из рискнувших просто не выжил. Три поколения чародеев, обживавших строение, постарались на совесть, притом ходят слухи, будто бы дед Эвелины заигрывал в свое время с демонами. Да и помер он странно. В общем, если мститель туда заявится, то разом избавит нас от работы по его поимке.

— Хорошо бы, — согласился с ним Артем. — Но вряд ли такое чудо случится, как бы вы, отец Фоул, ни молились.

— Угу, — мрачно кивнул церковник, — слава о том доме идет громкая, ее лишь полный дурак мимо ушей пропустит. А он на столь изощренные попытки убийства чародеев, одна из которых, к несчастью, удалась, не способен. Кстати, раз уж мы установили, что в Карина стреляли не вы, то, может, скажете, что именно хотели у меня узнать. Про веру. А потом пойду на службу. Вдруг высшие силы все же снизойдут до их смиренных слуг, если те примут на себя дополнительные обеты поста и воздержания от утех мирских.

— В принципе можно, — согласился с ним я, внутренне радуясь, что эта страшная угроза не коснется посторонних лиц, не верующих в Отца Времен. — Мы бы хотели узнать, какую религию ты посоветуешь принять трем черным магам, нежданно-негаданно для себя оказавшимся в здешних краях. Свою не предлагать. Она нам не подходит.

Церковник открыл рот. Закрыл. Побледнел. Позеленел. Покраснел. Ассасин, то ли впечатлившийся его метаморфозами, то ли решивший, будто перед нами находится искомый радужный русал (а чего он вон как окраску меняет, любой хамелеон обзавидуется), аж прибег к своим способностям, превратившись в некое подобие ужасающей статуи из гладкого черного металла. Я порадовался, что рядом с ним никаких хрупких и легко продырявливаемых предметов не было, иначе он бы обязательно уничтожил их появившимися из всех возможных и невозможных мест шипами. А поцарапанная стена, на которую Артем до того опирался, не в счет. Мы все равно собирались ее побелить. Только сначала зашпаклюем.

— Почему?! — вырвался наконец на свободу из перекошенного в гримасе рта крик души истинно верующего священника, чья потенциальная паства по здравом размышлении выбрала иную дорогу.

— Со светом нам не очень по пути, — как бы извиняясь, сказал Ярослав, видимо вспомнив о том, что некогда сам являлся почти образцовым христианином. — И на иные воплощения не торопимся по очень важным для себя причинам. В этом же сила нужна. Много. Или, по крайней мере, большая часть того, что уже есть. Демонам служить не хочется, но если ничего лучше столь просвещенная и находящаяся ближе к Отцу Времен личность, как целый настоятель монастыря, предложить не сможет…

— Друидизм! — выпалил церковник, вероятно, первое, что пришло ему на ум, лишь бы избегнуть превращения трех почти нейтральных, пусть и темных, сильных чародеев в откровенных противников.

— Их же эльфы просто пристрелят, — удивился Карин, которого просьба помочь с вопросом веры если и шокировала, то куда в меньшей степени.

— Обоснуйте, — подумав, попросил я и решил сделать в доме какую-нибудь систему связи. Сейчас бы позвать Лукрецию с парой бутылок вина и закусками, чтобы можно было начать доверительную беседу… Но, увы, заранее такой полезной штукой не озаботился, а значит, на кухню придется идти самому.

Речь церковника свелась к тому, что для друидов, поклоняющихся природе с ее извечным круговоротом смерти и жизни, темные маги являются вполне достойной частью мироздания. Если не наглеют и находятся в относительной гармонии со всем остальным миром, то есть не устраивают глобальных потрясений. Верующие в Отца Времен представителей этой религии считали неверными, но в целом приемлемыми для общения, ибо, во-первых, их постулаты во многом совпадали с содержанием священных книг, а во-вторых, большим количеством паствы те никогда похвастаться не могли по той простой причине, что не стремились к этому. В баронствах их вот только, к сожалению, насчитывались единицы из-за слабой власти и относительной близости к сохранившимся анклавам эльфов. Ушастые же, по уверениям Карина, людей-друидов ненавидели люто, ибо те являлись, по понятиям нелюдей, оскорблением богов. Да и просто лучшими специалистами по борьбе с перворожденными, которым против всех других противников помогали сами леса. А потому человек, поклоняющийся природе, сильно рисковал умереть от белооперенной стрелы в спину. Историю конфликта Древней Империи, некогда сильно сбившей спесь с долгоживущих и тем посеявшей вражду между весьма близкими культами, я пропустил, все-таки отлучившись на кухню.

— Спасибо за интересные сведения, — подытожил Ярослав к моему возвращению, проворно открывая протянутую бутылку и разливая вино по принесенным стеклянным бокалам, найденным в капитанской каюте одного из затонувших пиратских кораблей. Священник к предложенному угощению и не притронулся, а вот Карин начал медленно цедить напиток с явным удовольствием. — А еще что-нибудь можете посоветовать? Отец Фоул, не кривитесь вы так. Вот если бы предусмотрен был вариант, по которому решившему сменить сторону чернокнижнику от щедрот Отца Времен выделялось бы благословение, дарующее примерно то же количество сил, которое у того раньше было, мы бы без разговоров надели на шеи по священному кругу и стали верными сынами церкви. У Салаеша-то, между прочим, такое поощрение имеется.

— Ох, наложил бы я на тебя епитимью за речи поганые, — сбился на какую-то возвышенную речь настоятель монастыря. — Ох, тяжкую. Но не могу. А жа-а-аль.

Последнее слово церковник протянул так сожалеюще, что в нем послышался свист бичей, годы покаяния в одиночной келье и, может быть, даже колесование.

— Коли не хотите и природе служить, то к морской богине на поклон идите, таково мое последнее слово, — продолжил он. — Пращуры наши ей молились, да и сейчас у аристократов из старых семейств по бассейнам алтари найти можно, авось и вас она примет, ежели сразу не утопит. А мы уходим по делам неотложным, некогда нам больше разговаривать.

Карин вздохнул, глядя на вино, от которого осталась примерно половина. Я-то сам в этой кислятине не разбираюсь, предпочитая ей оригинальный виноград, но похожие бутылки в продаже видел по сумасшедшей цене аж в два золотых. А это много. Очень. Вряд ли даже сильнейший маг города таким продуктом может часто себя баловать.

— Зря вы так с ним, — сообщил он нам. — Фоул вообще-то человек неплохой. Только фанатичный малость, что при таком-то церковном чине и неудивительно. Ему подобные расспросы о другой вере, с отрицанием служения Отцу Времен, как удар серпом по самому дорогому для мужчины. А промолчать гордость не позволяет.

— Сам виноват, — не пожелал признавать неправоту я. — Похоже, ему понравилось брать с нас клятву о непричастности к каждому чиху, случившемуся в городе. Ну вчера-то ладно еще, но зачем сегодня было проверять, не мы ли по тебе стреляли?