ревниво оберегает ее от этого общения: забегает вперед, предупредительно ворчит, разгоняет ухажеров, а неразумную подругу сердито покусывает за лапу.

— Толковый пес, — говорит о нем владелец. — Любого впустит в квартиру, но сразу ляжет у двери на коврик и без моей команды не выпустит. А эрдель я купил у одних по дешевке. Она уже себя оправдала: жена связала себе шапку, мне шарф и варежки. Очень выгодная собака, четыреста граммов шерсти в год дает. И шерсть хорошая, от радикулита помогает.

Этот практичный человек держит дома кошек, скворца, ворону с перебитым крылом — его балкон являет собой вольер с певчими птицами, которых он приобретает неизвестно где и перепродает на Птичьем рынке.

Он называет себя художником и оформляет наш агитпункт: по клеткам рисует портреты известных людей, которые так далеки от оригиналов, что я удивляюсь, как не боятся их выставлять. Пишет он и натюрморты — не наивные примитивы, а зализанные рыночные поделки — «произведения» тоже носит на рынок и предлагает жильцам из ближайших домов. Трудно сказать, любит ли этот человек животных, или они для него только средство наживы. Скорее всего, и то, и другое: ну какая ему выгода от вороны с перебитым крылом?! Вряд ли он может ее кому-нибудь всучить даже в придачу.

Есть в нашем доме и чудаки, вроде одинокой старушки, у которой в квартире живут три собаки и семь кошек, да еще она подкармливает кошек, живущих в подвалах, и к ней то и дело ребята притаскивают бездомных щенков. Каждый раз, открывая ребятам дверь, старушка вздыхает:

— Куда же его возьму? Вон сколько их у меня. А пенсию получаю тридцать рублей, да из них за квартиру и за свет плачу. Если только на время, а потом к хорошим людям пристрою.

Поворчит, но возьмет щенка. На старушку жаловались соседи, приходила милиция, а мне кажется, таким людям стоило бы повысить пенсию и бесплатно выдавать кости с мясокомбината, и уж конечно, такая старушка намного лучше тех бабок, которые нацепят повязки дежурных и весь вечер сидят на лавке перед домом в ожидании грабителей, и обсуждают «кто с кем» да «кто в чем», и гоняют влюбленных из подъездов.

Кстати, нашим влюбленным и деться некуда — вокруг ни одного кафе, вот и собираются они в подъездах, а чтобы бабки их не гнали, по ночам уносят лавки подальше от домов, к Лихоборке, но на следующий день бабки снова приносят лавки, и война продолжается.

Есть в наших домах и пижоны, которые помешались на любви к собакам — например, бездетные супруги музыканты. Своего голубого пуделя они кормят из серебряной тарелки и только процеженным бульоном с фрикадельками, да еще уговаривают этого баловня, а он забьется под стол и смотрит на хозяев страдальческим взглядом. В прохладные дни пуделя наряжают в жилетки, во время прогулок переносят через лужи; ему не разрешают играть с детьми и обнюхивать других собак, но он все равно набрасывается на молодых и маленьких собак, а увидев большого пса, просится на руки. Пуделя моют французским шампунем, вычесывают, подстригают, целуют в морду и укладывают спать в свою постель.

Ясное дело, и старушка, и музыканты перегнули, но всякая чрезмерная любовь лучше даже маленькой ненависти.

На нашей лестничной площадке живет пенсионерка с зычным голосом, она считается общественницей: собирает всех на субботники, чертит и вывешивает графики дежурств, пишет на повязках масляной краской «дежурные» и раздает повязки бабкам. Как только я завел щенка, общественница мне заявила:

— Ваша собака наступает на наш коврик.

— Я скажу ей, чтобы не наступала, — попытался я пошутить.

— И по ночам она гавкает, спать мешает. Если не уймете, призовем к порядку.

Каким образом она собиралась меня со щенком призвать к порядку, я так и не понял.

А двумя этажами выше проживает майор в отставке с нервной склочной женой. Майорша тоже постоянно сыпет угрозы в адрес жильцов: запрещает заводить пластинки студентам, детям — бегать по лестнице, курильщикам — курить в коридоре. Майорша дружит с общественницей — у них много общего: обе не терпят животных и детей и обе рвутся к власти над нашим домом. Говорят, именно из-за этого рвения в прошлом майорша видела в общественнице опасную конкурентку и они не раз ссорились, правда быстро мирились — известное дело, ничто так не сближает, как общая ненависть к чему-то. В конце концов они поделили сферу влияния: общественница стала «присматривать» за нашим домом, а майорша за всем микрорайоном.

Кстати, сам отставной майор, не меньше жены, ненавидит животных; вокруг нашего дома он разбил садово-огородный участок: посадил яблоню, помидоры, капусту, и только на одном квадратном метре — видимо, чтобы немного успокоить общественное мнение, развел цветы. Участок майор обнес изгородью из водопроводных труб и колючей проволоки. Этому майору жить бы в деревне, там и земли полно, и с его энергией он был бы руководящим работником, а он нет — живет в городе и все свободное время ковыряется на участке. Если в его владения случайно заходит собака с ошейником, он орет на нее, кидает камни, а если забредет бездомный пес — целится в собаку лопатой. Когда я первый раз вышел погулять со своим щенком, мой несмышленый пес подлез под изгородь и побрызгал на яблоню.

Сразу же около щенка упала увесистая железка, и я услышал голос майора:

— Эй! А ну не води здесь собак. Развели тут псарню!.. Вон он налил на дерево, теперь дерево завянет.

Против этого нелепого довода я не нашел, что возразить.

И живет в наших домах тихая старушка, безмерно вежливая, даже собак называет на «вы». Раньше она всегда приветливо улыбалась мне и сторонилась, когда мы со щенком встречали ее на тропах вокруг озер. Однажды вечером я заметил, как старушка аккуратно раскладывает косточки на тропах, и подумал: «Надо же, какая сердобольная бабуля!». Только вдруг подохли две бездомные собаки, потом мальчишки нашли дохлую ворону. Я взял одну из косточек, отнес в лабораторию к приятелю химику, и в ней обнаружили мышьяк. При следующей встрече я подошел к тихой старушке вплотную:

— Я решил подкладывать к дверям бабушек отравленные кексы. А вам — отравленный торт.

Старушка попятилась, улыбка с ее лица сошла. С тех пор я не встречал ее, хотя мальчишки доложили мне, будто видели, как она подсыпала на тропу битое стекло.

А как я покупал щенка — целая история. Поехал на Птичий рынок; у меня было рублей тридцать, и я мог бы купить более-менее породистую собаку, но я люблю дворняг — они самые сообразительные; к тому же, главное не порода, а душа собаки. Я выбрал лопоухого щенка, который отчаянно вилял хвостом и ко всем лез целоваться. Его держал на веревке подвыпивший мужчина в форме пожарного — он торопливо совал мне в руки конец веревки:

— Давай десятку, и собака твоя! Здоровая будет, охранять будет… Давай бери скорей… Некогда мне…

Я наклонился к щенку.

— Ладно, давай пятерку… Бери быстрей, времени в обрез.

Я взял собаку, сел с ней в трамвай и только отъехал, смотрю — на шее у моего цуцика лишай. Заехал в ветеринарную клинику на улице Юннатов. Врач осмотрел щенка и сказал:

— Вообще-то щенков лечить от лишая трудно. Ему месяца два. В одном месте залечим, в другом появится. А потеряет часть волосяного покрова подохнет. Лучше усыпить.

— Как же так?! Попробуйте что-то сделать. Очень вас прошу.

— Ну ладно попробуем. Направлю его в больницу на Лосиноостровской.

Я отвез щенка в больницу. Поместили его в огромную железную клетку с зацементированным полом. В соседних клетках сидели дог и собачонка с лишайным пятнышком над бровью. Когда я уходил, щенок прыгал на железные прутья, тревожно лаял и смотрел на меня, как на предателя.

— Чем их здесь кормят? — спросил я у медсестры, толстой сонной женщины.

— Кашей. Некоторые доплачивают, и тогда даем и ливер.

Я сунул ей в руки деньги и попросил кормить как следует.

— Лучше не приезжайте неделю, он быстрее к нам привыкнет, — посоветовала мне медсестра.

Но я приехал через два дня, привез щенку мясо и игрушку — резинового барана. Щенок похудел, в его миске лежала одна геркулесовая каша, но главное — он не был намазан мазью. Я забрал собаку. «Сам, — думаю, — вылечу». А если и заражусь, ничего — все равно у меня на голове волос мало