Двум разным духам в семье ужиться крайне трудно. Довольно часто мятежный дух выходил из себя: его раздражали невозмутимость и беспечность тихого духа, и тогда в семье случались ссоры угрожающих размеров.

— Что волноваться, о чем беспокоиться, когда зашоренный взгляд на жизнь?! — возмущенно восклицала тетка Эльза, склонная к замысловатым, вычурным фразам.

Недогадливым выражала свою мысль яснее:

— Мой муж отгородился ширмой от нужд и забот семьи, и вообще от всего на свете.

Полным тугодумам объясняла предельно конкретно:

— Ему абсолютно на все наплевать!..

Ссоры в семье, как правило, не переходили границ словесной перепалки, но после них супруги несколько дней не разговаривали, только писали друг другу записки: «Купи хлеб и овощи». «Пошел на рыбалку».

С портным и его женой во дворе соседствовала чета бухгалтеров. В их семье царил ровный дух; и бухгалтер и бухгалтерша имели мягкие характеры, одинаковые взгляды на жизнь, одни и те же надежды и мечты, и даже внешне были чем-то похожи: оба маленькие, изящные, улыбчивые. Конечно и у них случались размолвки, но в легкой форме, в ничтожных размерах, да и они происходили с некой вялой нежностью, а в общем, их жизнь текла размеренно, без потрясений.

Бухгалтер считался одним из самых добросовестных людей в городке, человеком предельно собранным, педантичным на работе, но несколько «не от мира сего» в житейском плане: чрезмерно беспомощным в быту (чтобы приготовить завтрак, ему требовалась целая вечность), наивным и доверчивым к окружающим. В противовес ему — бухгалтерша прекрасно разбиралась в людях и не раз предупреждала мужа о недостатках в тех, с кем они общались. Несмотря на мягкость и улыбчивость, при первой же угрозе семье, она, словно тигрица, готова была защищать свой дом и детей. И честь мужа. Стоило кому-то нелестно отозваться о нем, она тут же разносила обидчика в пух и прах.

Все в этой семье шло хорошо, если не считать, что бухгалтерские дети, наперекор природе, росли взбалмошными, драчливыми и «презренными лгунами» — по выражению тетки Эльзы. Из-за стычек между бухгалтерскими детьми и детьми портного, иногда и взрослые куксились друг на друга и перекидывались словами с несколько большим жаром, чем того требовало элементарное приличие. Но это происходило крайне редко, в основном семьи жили дружно, а по праздникам всегда устраивали общее застолье — что было обычаем для соседей той местности.

И жил в том дворе бывший фронтовик Игнат, хромоногий, со скрюченной, «полурабочей», как он говорил, левой рукой. Игнат работал сторожем в продовольственном магазине, был горьким пьяницей, о чем бы ни рассказывал — в каждой истории присутствовала выпивка, и в основном жил за счет того, что собирал и сдавал бутылки, «жил на хрустале» — по меткому замечанию тетки Эльзы и по ее же определению «являлся носителем никчемного, падшего духа». Несмотря на пристрастие к горячительным напиткам, Игнат пользовался некоторым уважением соседей за добродушный характер и любовь к детям. Бухгалтеры даже считали, что он не лишен благородства, поскольку время от времени ездил примирять свою бывшую супругу с новым мужем. А однажды Игнат всех поразил, удочерив восьмилетнюю детдомовскую девчушку.

— Я всегда мечтал иметь дочку, — объявил он соседям и резко бросил пить.

С этого момента события во дворе развивались с неимоверной скоростью. Первое время соседи умилялись, глядя как Игнат трогательно заботится о девчушке: готовит завтрак, провожает в школу. Она в ответ с огромным энтузиазмом убиралась в доме, ходила в магазин, и все время пела незатейливые детские песни.

— Главное в ребенке грация души, — говорила тетка Эльза и награждала девчушку весомыми эпитетами: — Она чувствительная, впечатлительная, музыкальная — точь-в-точь мои дети, — и добавляла нечто причудливое: — А ее песенки — прямо колыбельная для усталой души.

Но через два года, когда девчушка подросла, соседи заметили некоторые странности в поведении Игната и его дочери. Гуляя по набережной, они непременно держались за руки и посматривали друг на друга далеко не по-родственному, а то и без наигранного жизнелюбия устраивали непонятные игры: кто быстрее разденется и вбежит в море; на мелководье они вытворяли всякие акробатические этюды — только что не целовались. Направляясь в кинотеатр, они шли без стеснения в обнимку, в зале шептались, хихикали, а после сеанса Игнат покупал девчушке мороженое и преподносил его без всякого дурачества, жестом пылкого юноши, а пигалица в ответ чуть ли не делала реверанс и пела уже далеко не незатейливые песенки, а песни с романтическим уклоном.

Эти удручающие, невыносимые наблюдения приводили соседей (в основном соседок) в невероятное возбуждение. Еще бы! Такие сцены противоречили общепринятым нормам поведения, расшатывали устои городка, и с точки зрения пристойности, и со всех других точек зрения, выглядели отвратительно.

— Фу, как вульгарно! Какое бесстыдство! — горячилась бухгалтерша, бросая на Игната и девчушку ревнивый взгляд.

— Между ними нет пафоса дистанции! — полыхала тетка Эльза, как всегда, употребляя витиеватые обороты.

Но что сомнительные прогулки, купанья, фильмы и мороженое в сравнении с тем, что происходило по вечерам, на крыльце дома Игната! Они выносили патефон и, сидя на ступенях и слушая пластинки, обнимали и гладили друг друга! При этом Игнат прямо-таки млел от счастья, а глаза девчушки мерцали совершенно взрослым блеском!

Самое ужасное начиналось дальше: их легкие невинные ласки плавно переходили в другие ласки, более серьезные, утонченные, с явной сексуальной окраской. На лице Игната появлялось выражение осоловелого торжества, а мерцанье глаз девчушки перерастало в сияние! Порочное сияние!

Глядя на эту парочку, бухгалтерша раздраженно пфыкала:

— Дикость какая-то! И все напоказ!..

А тетка Эльза просто бурлила от негодования, ее возмущение достигало крайних пределов:

— Я всегда чувствовала — у Игната никчемный, падший дух, с налетом низменных, подлых поползновений, — дальше кровь в жилах тетки Эльзы начинала носиться словно ток по проводам: — У него нездоровый бзик! Все ущербные мужчины помешаны на женщинах, но низменные поползновения к ребенку!

Мужская половина двора реагировала на события более сдержанно. И портной, и бухгалтер смотрели на музыкальные посиделки с довольно рассеянным вниманием и осуждали Игната про себя, объясняя его поведение частичной случайностью, хотя, кто знает, может втайне ему и завидовали. Во всяком случае тетке Эльзе приходили в голову такие отчаянные мысли — иначе почему, когда она распекала Игната, ее муж отмалчивался, увиливал от ответов?! Впрочем, она быстро успокаивалась, вспомнив, что он вообще не отличался разговорчивостью, и это у нее тут же вызывало горячие мысли обратного рода.

— Тюфяк, а не мужчина, — насмешливо хмыкала она. — Его абсолютно ничего не интересует, кроме лоскутков и рыбок. Какие там женщины! Он и на меня-то смотрит, как на дерево.

Тетка Эльза представляла себя в образе цветущего дерева, какой-нибудь магнолии, и слезы наворачивались на ее глаза. В эти минуты она совершенно забывала, что имеет от мужа троих детей, и что могла бы их иметь гораздо больше, но сама не захотела. Такой она была противоречивой, агрессивной и сентиментальной одновременно.

А жизнь во дворе текла своим чередом. Когда девчушке исполнилось пятнадцать лет, Игнат устроил ее в медицинский техникум и там она нешуточно увлеклась одним сокурсником и ее романтические песни приобрели грустноватую окраску.

После этого знаменательного события, соседи (в основном соседки) наблюдали непонятное шествие: девчушка — уже почти сформировавшаяся девушка цветущего вида, неизменно шла между Игнатом и поклонником, обоих держала под руки, но смотрела на них по-разному: на Игната, по-прежнему открыто, восторженно, на парня — робко и смущенно. Эта троица гуляла по набережной, ходила в кино, по вечерам слушала пластинки, правда, теперь Игнат не сидел на крыльце, а прохаживался взад-вперед по двору и с наступлением темноты, прощался и исчезал в доме, а молодые люди засиживались до полуночи, но сидели вполне целомудренно, даже на некотором вполне пристойном расстоянии.

В эти дни соседи, вернее соседки, недоуменно смотрели во двор и испытывали растерянность и