светопреставление, хотя я уверен, справлюсь с этой задачей. Но прежде чем рассказывать об урагане, ответственно заявляю, и возьмите это на заметку — на водных маршрутах нашей средней полосы нет укрытий от ненастий; не ищите дом рыбака или турбазу для диких неорганизованных путешественников — их не существует. Надейтесь только на свои палатки. Только на них!
— И когда на наших речках будут оборудованные стоянки для туристов? — сказал я без всяких задних мыслей, но Котел тут же ожил и разнузданно взялся за свое:
— Кто у нас думает о туристах? Вот в Америке в любом захолустье на дороге гостиница с горячим душем.
— Но здесь не дорога, — спокойно, стараясь не огрублять слова, заметил я, — и гостиницы здесь не нужны. Мы специально уехали от всякой цивилизации. Другое дело — изба для путников. Но хватит болтать, смотри, какое грозовое небо! Надо принять разумные меры предосторожности, подстраховаться.
Котел с Кукой легкомысленно отнеслись к моим словам и беспечно развалились у костра. Я посмотрел на них со значением и стал в одиночку подтягивать растяжки палатки, втыкать дополнительные колья…
А буря уже была на носу: гудели деревья, и облака, подчиняясь какой-то небесной механике, носились над нами, как ошалелые, и волны на реке вздымались, точно водяные холмы, и с угрожающей скоростью обваливался берег, будто срезанный гигантским ножом — отваливались куски огромные, с автобус. Потом сразу стемнело, и сверху рухнула стена воды; тугие струи дубасили по головам, прямо вбивали в землю. Совсем рядом полоснуло, шарахнуло и огромная липа у палатки заполыхала, точно факел. Я бросился сбивать пламя, а Котел вдруг вскочил и нервно засмеялся:
— В огне и воде есть колдовство! Какой-то священный ужас!
Он был запуган вконец и дергался, будто его кололи иголками; с ним творилось что-то неладное, он явно немного тронулся.
— Оглуши меня шаровая молния, есть! Мне по душе такой гнев природы! Ее дикие пляски! Ураганы меня возбуждают, но я полностью владею ситуацией, — растопырив ручищи, Кука побежал укреплять швартовые плота.
Спустя несколько минут, потушив огонь, я решил накинуть плащ, полез в палатку, а там… Котел. Я не поверил своим глазам, даже протер их. Пока мы сражались со стихией, этот жалкий трус отсиживался в палатке, да еще для отвода глаз открыл книгу (предупреждаю: трус крайне опасен; спятит от страха и такого может натворить!). Я высказал Котлу все, что о нем думал.
— Не ругайся, как бандит, — дрожащим голосом выдавил он. — Слабое подобие грозы. Можно сказать, грибной барабанный дождик, и… — он не договорил — молния сверкнула так, что мы ослепли.
Через секунду долбанул гром и сверху полетели градины величиной с кулак. В палатке зазияли дыры, точно пробоины от снарядов; через минуту она треснула на две части, а на наших лицах один за другим появлялись синяки — казалось, в нас палили — не камнями, конечно, — картошкой. Мы хотели прикрыться остатками палатки, но огромный вал воды, высотой с железнодорожный вагон, подхватил нас вместе с вещами и потащил в реку. Рюкзаки затонули сразу, за ними на дно отправилась порванная палатка; одеяло и гитара еще плавали, но уже крутились в водовороте, готовые вот-вот исчезнуть в пучине — до сих пор не могу прийти в себя от этой жути.
— Помогите укротить плот! Где вы околачиваетесь?! — со стороны берега истошно кричал Кука.
Котел потянулся к гитаре, я подплыл к плоту, ухватился за бревна, но они встали на «попа» и накрыли нас с Кукой, словно крышка от гроба. Под плотом я ощупал себя и понял, что скорее жив, чем мертв…
Мы выскочили из воды, как пробки, еле отдышались, но плот сохранили.
Все это я рассказал не для того, чтобы у вас, ребята, заледенели внутренности, а для того, чтобы вы не считали нашу поездку легкой прогулкой. Уверяю вас — все было именно так, как я говорю. Больше того — особо жуткие моменты опускаю, чтобы не травмировать ваши юные души. Оцените мое благородство!
Когда ураган пронесся, все вокруг было усыпано градинами (самые маленькие — с шарик для пинг- понга, но большинство, как я уже сказал, — с кулак), по взбухшей реке плыли смытые заборы и целые острова с кустами и стогами сена — после града кусты облысели, стога примялись к земле. На месте лагеря остались только ружье и топор. К счастью, рюкзаки прибило к деревьям на противоположном берегу, и они застряли меж подмытых корней.
Второй раз у нас все намокло, и снова мы недосчитались многих вещей, в том числе, основных — палатки, одеяла, посуды и продуктов. Такая неприятная арифметика. Прикиньте, каково без этого?!
— Наше положение ощутимо осложнилось, — уныло проговорил Котел. — Можно сказать: свадебный марш Мендельсона перешел в траурный марш Вагнера. Правда, мы полюбовались грозой и вон появилась радуга, загадывайте желания!
— Не говори красиво! И без паники! Ты не проникся важностью момента! — осадил его Кука. — Будем шевелить мозгами, что-то делать или заниматься слабым пустозвонством? Случилось не самое худшее. Да и человек совершенствуется в опасностях, а в благополучии тупеет, не говоря о том, что негативный опыт ценнее положительного. Наступил ключевой момент поездки, выжмем максимум из трудного положения.
— Как это мудро! Один ты можешь спасти нас от голодной смерти, — нахально ответил Котел, недвусмысленно призывая Куку к действию.
И Кука совсем осоловел от слепого доверия: вскочил, поиграл мышцами, давая понять, что они у него твердые, как поленья, издал медной глоткой пробное «ры-ы!» и, убедившись, что его голос в порядке, схватил топор и понесся к кустам. Он начал строить шалаш, но у него получился лишь неказистый навес.
— Ты, Кука, точь-в-точь, как наши строители, — Котел подавил смешок. — Квартиры сдают без кранов, обои — хуже не придумать, полы заляпаны. И люди все переделывают, достают материалы, ищут паркетчиков, маляров. На это тратят уйму времени и средств… Инженер, ученый бегают по конторам, треплют себе нервы. Сколько за это время они могли бы изобрести, создать?!
Знаменательно, даже в минуты нашего бедственного положения Котел долдонил свое, затягивал нас в свои черные сети.
— Отделывать жилье — приятные заботы, — щелкнул пальцами Кука и подмигнул мне.
— Да дело не только в квартирах! — хмыкнул Котел и развязным языком начал муссировать еще какие-то нелепости нашей жизни.
Меня уже не на шутку раздражала его трескучая говорильня.
— Все что ты, Котел, знаешь, мы тоже знаем, — сухо сказал я, — но мы знаем и другое — что при желании всегда можно увидеть плохое.
А меж тем на нашей поляне лужи исчезали с неимоверной быстротой, высыхали прямо на глазах. Впрочем, попробуй напои всю эту уйму зелени. Тут нужны тропические ливни, а не короткая гроза.
Поскольку спички намокли, Кука додумался развести костер следующим образом: высыпал на землю порох из патрона и обложил его сухими ветками, которые наломал под елью; потом взял ружье, прицелился и выстрелил. Раздался оглушительный грохот. Сам Кука кувыркнулся, задрав ноги, одна из веток звезданула Котла по голове — теряя сознание, он вцепился в меня, и мы оба свалились на навес, который тут же рухнул, но… костер запылал. Окрыленный удачей, Кука решил совершить еще что-нибудь героическое и вскоре в осоке подстрелил чирка, правда, поджарив тушку, неожиданно фыркнул:
— Зря укокошил.
Не подумайте, что его мучили угрызения совести. Просто чирок оказался жестким — наверное, он спрятался в осоке, чтобы спокойно умереть от старости.
— Конечно зря, — откликнулся Котел. — И учти, в другой жизни будешь тем, кого убивал. Или даже просто обижал.
После этих слов Котла Кука на минуту задумался, но потом твердо заявил:
— Никакой другой жизни нет. Это говорил еще наш коллега Чехов.
Просушив одежду, мы погрузились на плот и отчалили.
Река стала шире и временами шест уже не доставал дна. Стали попадаться моторные лодки, появилась судоходная обстановка: вехи, бакены, буи. Я-то блестяще знал лоцию и свободно разбирался во