Как и многие начинающие рулевые, Кука сразу потерял осторожность, раскочегарился и чуть не придавил каких-то байдарочников; плот сильно закачался, и мы с Котлом чуть не свалились в воду.

— Кука, ты, наверное, думаешь, что везешь дрова? — задребезжал Котел. — Тебе управлять не плотом, а телегой. И потом, за нами наблюдают с берега. Рули так, чтобы мы выглядели мастерами своего дела. Никто не должен видеть наши слабые места.

Чего и следовало ожидать, Кука не подкачал, не ударил в грязь лицом. Думаете, он совершил подвиг? Глубоко ошибаетесь! Всему есть предел, кроме его сумасбродства; похоже, все-таки у него опилки в голове. Представляете, каким нужно быть талантливым, чтобы врезаться в единственный пень на всем протяжении реки?! Он вел плот с помощью всевозможных приборов, но все равно врезался в этот злополучный пень, торчащий из воды, а после столкновения долго оборачивался и таращился на него, вместо того, чтобы не спускать глаз с лежащей впереди отмели.

В заключение, когда мы с Котлом чуточку вздремнули (убаюкало легкое течение), Кука, как и обещал, повел плот с закрытыми глазами, то есть уснул, хотя сам же написал на руле: «Не спи за рулем — проснешься на том свете». В итоге мы действительно проснулись в какой-то мешанине, в болоте среди тины и зловонного ила, где кишмя кишели лягушки. Вокруг было темно и тихо — какой-то темно-зеленый ад.

— Приготовь концы! — бросил я Котлу, но тот, оказалось, предвидел мою команду и в поте лица подгребал к берегу.

Выкарабкавшись из тины, мы привязали плот к иве и стали выбираться на берег да бухнулись в крапиву, у которой были не шипы, а гвозди; руки и ноги сразу покрылись волдырями.

— Ничего! — зафасонил Котел трескучим голосом. — Зато придавили сотню комаров.

— Да это остров! — бодро крикнул откуда-то сверху Кука (он уже носился по суше, как лось). — Простор не тот, не развернешься, но неслабое местечко и дровишек полно. Пошевеливайтесь там!

Пока перетаскивали вещи, разводили костер и варили суп, наша поляна превратилась в духовку. В тех местах солнце быстро поднималось и застревало в зените на весь день и жгло кипятком, а часов в девять вечера сразу сваливалось за горизонт.

Чтобы вас, ребята, посмешить, отвлекусь от нашей походной жизни и расскажу, как мы проводили свободное время.

На острове после обеда я решил устроить отдохновение для души: взял альбом и, устроившись в тени, начал делать набросок нашего лагеря. Только сделал несколько штрихов, ко мне, пританцовывая, с шахматной доской подлетел Кука:

— Сразимся? На какой клетке тебе поставить мат?

Мне не хотелось играть, но чтобы сбить Кукину спесь, я расставил фигуры.

Надо сказать, Кука во время игры прибегал к разного рода ухищрениям. Одно из них заключалось в том, что делая ходы, он изо всей мочи стучал фигурами по доске, не понимал, олух, что от этого ход не становится сильнее. Другое состояло вот в чем: Кука поддавал фигуру и делал вид, что ошибся, но когда доверчивый противник ее брал, наносил смертельный удар. В первой партии и я попался на эту удочку. Получив неплохое развитие в дебюте, Кука вдруг подставил под удар фигуру, схватился за голову и застонал:

— Ой-ей-ей! Что я наделал!

— Ну переходи, нет проблемы! — шепнул Котел, который подсел рядом и сразу взял на себя роль арбитра. — Возьми обратно ход, ведь ты еще и руку не оторвал.

— Нет уж! — оборвал я Котла. — Обратно ходы не даю.

С этими словами я схватил фигуру, а следующим ходом Кука поставил мне мат. И отвалился от доски, захлебываясь оглушительным смехом. Он долго трясся, хлопал себя по коленям, икал, пускал пузыри. Котел тоже посмеивался:

— Удачный трюк. Очень удачный! Возвышенный!

— Хорошо! — сказал я, не обращая внимания на колкости. — Давай еще одну. Больше у тебя этот номер не пройдет.

— Давай еще… одну, — вытирая слезы, пробормотал Кука.

Начали мы вторую партию. Я был очень агрессивно настроен и уже через десяток ходов начал гонять Кукиного короля по всей доске. Несколько раз Кука предлагал мне ничью, но я и слушать об этом не хотел. Я догадывался: если Кука предлагает ничью, значит его позиция проигрышная. Тут в переговоры о ничьей, как арбитр, вступил Котел, но я сразу отрезал:

— Даже не заикайся об этом!

К концу партии, когда укрепления Куки уже трещали по швам, он вдруг подставил ферзя под удар и снова схватился за голову и застонал:

— Ой-ей-ей! Что я наделал?!

— Знаю я эти дешевые штучки! — не раздумывая, я отверг жертву и сделал нейтральный ход.

Кука хлопнул меня по плечу.

— Спасибо, Чайник! Чистого ферзя не взял! Не просек ситуацию, — и второй раз поставил мне мат.

И опять чуть не подавился смехом. От полноты чувств даже чмокнул меня в лоб.

— Да, Чайник! — усмехнулся Котел, пересаживаясь на мое место. — Чрезмерная доверчивость так же плоха, как и чрезмерная недоверчивость.

Кука сразу предложил Котлу играть на деньги, но я запретил.

— Эту партию я посвящаю тебе, Чайник, — вякнул Котел и сделал первый ход.

После шести-семи ходов стало ясно, что Котел выбрал защитный вариант и ему без моей помощи долго не продержаться. Я начал ему подсказывать: вначале в форме легких советов, а потом, когда Кука полез на рожон, и двигать фигуры Котла. Котел останавливал меня и упорно продолжал возводить дурацкие укрепления вокруг королевской четы, а Кука, судорожно прикидывая в уме комбинации, возмущался:

— Играйте вдвоем, поганцы, я не против, но не делайте по пять ходов сразу.

В конце концов Котел оценил мои ходы, и мы вдвоем повели партию к победе. Кука уже ругался и отталкивал меня, но я продолжал наступать. Поняв, что со мной шутки плохи, Кука сказал, что его, как шахматиста, знает вся Москва, а обо мне никто и не слышал.

— Ну, популярность еще ни о чем не говорит, — вяло заметил Котел. — У нас полно всяких дутых знаменитостей.

Я только ухмылялся и продолжал заграбастывать Кукины фигуры, а под конец провел пешку в ферзи. Сразу же после слов «ладно, твоя взяла!» Кука швырнул фигуры и, потрясая кулаками, на которых как трубы, синели жилы, обрушил на меня водопад оскорблений.

— Испортил весь кайф! — ревел он. — Покрыться мне бородавками, испортил! Учти! — и он пригрозил мне расправой.

Все складывалось неплохо, но «все-таки остров — опасное пристанище», — подумал я, зная, что сельские жители недолюбливают горожан. По моим настойчивым просьбам Кука на всякий случай на ночь сделал заграждения вокруг палатки. Мой замысел был великолепен, но осуществить его недотепа Кука не смог. Уж лучше б и не брался. Удивительно, как сложно он умудрялся решать простые вещи. Впрочем, глупость предугадать трудно. Представьте себе: дикари в джунглях наткнулись на ящик с болтами и гайками; у них сотня вариантов использовать крепежные принадлежности, но они выбирают самый дурацкий — вешают их на шею, как украшение. Так и Кука. Нет, чтобы взять и натыкать на поляне палок (вокруг их было навалом), Кука переусердствовал — нагромоздил вокруг палатки баррикады и только мы легли, его сооружение рухнуло. Особенно придавило Котла, его пришлось вытаскивать за ноги.

— Кука! Ты что, боишься на голову луна свалится? — разразился Котел ледяным голосом. — Посмотри, что ты натворил! — он показал на два фонаря на лбу — они были огромные, как рога.

Между Котлом и Кукой началась словесная битва (Котел даже заявил, что при рождении Куки Бог что-то перепутал с хромосомным набором, то есть, возможно, Кука и не человек вовсе), а я в глубине души радовался, что Котлу досталось — он прекратил свои злопыхательства. Восстанавливая палатку, я даже попытался подпрыгнуть, чтобы подчеркнуть свою радость, но у меня, к сожалению, не получилось.

Залезая под одеяло, Котел с Кукой продолжали выяснять, где самые чувствительные места у человека, болтали о коленных чашечках, селезенке, сухожилиях. Котел ссылался на зарубежные трактаты,