— Аббасу сорок восемь лет. По национальности — ту­рок. В Россию прибыл еще до революции, жил в Средней Азии. В тридцать первом году пытался нелегально возвратиться в Турцию с разведданными о советских вой­сках в Средней Азии. На границе был задержан. Все записи сумел уничтожить. Осужден на пять лет за попытку нелегально перейти границу. Из тюрьмы бежал, снова был задержан, получил дополнительно три года. На фронте в сорок первом году добровольно сдался в плен. Прошел повышенную разведывательную подготовку, дважды ходил в тыл к русским, задания выполнял усердно. Лично расстреливал разоблаченных советских агентов. Владеет языками народов среднеазиатских республик, турецким и русским.

— Анкета неплохая, — заметил Шиммель. — Такого нам и надо. Если Аббас готов, сегодня же отправляйте. А группу “Буран” представите мне завтра. Мы выбросим ее на парашютах, с задачей взять под контроль дороги, ведущие от Ораниенбаума к Усть-Рудице и далее на север и северо-запад. Если русские действительно сосредоточивают там силы, то от Ораниенбаума могут перевозить их только этой дорогой, и мы в нужный момент сорвем перевозки. Кроме того, сумеем получить ключи к Никулину. Вы понимаете?

— Понимаю.

— Целая дивизия и морская бригада не могли пройти на “пятачок” незамеченными, — рассуждал Шиммель. — Их видели жители, солдаты. Если наши агенты хорошо поработают, то они найдут там болтунов, которые расскажут о происходившем передвижении войск. Болтуны всегда имелись и имеются сейчас, их только нужно уметь находить.

— Совершенно верно, господин подполковник, — подтвердил Фиш.

— Если же передвижение войск идет и сейчас, то агенты все сами увидят и донесут мне. Итак, завтра группа “Буран” пойдет за линию фронта.

Точно в указанное время с Псковского аэродрома темной ночью поднялся самолет и взял курс на северо-вос­ток. На борту находилась группа немецких агентов “Буран”, в которой радистом был Иван Курынов.

…А капитан Маковенко дневал и ночевал в районе “окна”. Десятки глаз, вооруженных биноклями, стереотрубами, артиллерийскими буссолями буквально прощупывали каждый метр ничейной земли. Чутье подсказывало чекистам, что враг где-то близко. Он притаился и ждет…

Томительно тянулись темные сентябрьские ночи. Уже начало холодать. Почти беспрерывно моросили унылые осенние дожди. Терпеливо мокли наблюдатели в своих засадах. Ждал условного сигнала капитан Маковенко. И вот однажды на рассвете дежурный наблюдатель, сдерживая волнение в голосе, доложил:

— Неизвестный в форме капитана перешел линию фронта. Направился к дороге на Гентелово. Идет лесом. На шоссе выйдет у восьмого километра. Там заканчивается тропинка через заболоченный участок.

Через несколько минут Маковенко был на восьмом километре. Километрах в двух от него, за поворотом, дорогу перегородил патруль чекистов. Шоферам машин, идущих на Гентелово, давался строжайший приказ: ни одного человека, кто бы он ни был, не подвозить, машину не останавливать.

Капитан Маковенко “случайно” встретился с Аббасом на обочине. Оба “голосовали”, пытаясь остановить попутную машину. И обоим не везло: грузовики стремительно проносились мимо, водители не обращали внимания на отчаянные жесты офицеров.

— Вот незадача! — пожаловался Маковенко. — Вызвали меня в штаб армии орден получать, а тут как на грех с транспортом кавардак получается. Никак не остановишь. Того и гляди, опоздаешь, будет вместо ордена фитиль от начальства. Так на попутных до штаба армии и за неделю не доберешься.

— И у меня такая же беда, — откликнулся Аббас. — Послали меня, понимаешь, по частям всякий хим- дым проверять — хватает ли противогазов, дымовых шашек и прочего хозяйства. Я рад командировке был. Старый друг у меня где-то здесь в семьдесят первой бригаде служит. Рашидов фамилия ему. Вот, думаю, повезло. Друга повидаю! Спешил как угорелый. На четыре дня раньше срока все дела сделал. Дал задание людям, сказал, что вернусь на передовую, проверю, а сам — в путь. И вот тоже застрял.

— Выходит, друзья по несчастью. Будем знакомы. Кравчук, — назвался чекист.

— Капитан Меджидов, — радостно осклабился Аб­бас. — Нам, случайно, не по пути?

— Вообще-то до расположения семьдесят первой бригады мы будем попутчиками, но мне ехать немного дальше. Кстати, почему вы думаете, что друг ваш именно в этой бригаде? В письмах-то он может только номер полевой почты сообщить?

— Есть тут одно обстоятельство. Приятель мой, бывший моряк, с корабля на сушу воевать пошел. А семьдесят первая бригада, на передовой говорили, к десанту готовится. В морской десант сухопутчика не пошлют. Вот я и решил, что где-то здесь он, мой друг Осман Рашидов.

— Ну, приятель, ориентиры у тебя неважные. Моряков на “пятачке” сейчас столько собралось, что запутаешься. Недавно вот еще какая-то морская бригада из Кронштадта прибыла. Мимо ехать будем, поспрашивай.

— Запутаешься тут, места ведь незнакомые, — будто в раздумье проговорил Аббас.

— Ничего, — успокоил его Маковенко. — Я здесь третий год бугры шлифую. Чуть не весь “пятачок” на животе исползал. Помогу, если что…

— Вот за это спасибо! — весело откликнулся Аббас. Новый знакомый, казалось ему, будет хорошей ширмой и в тылу и на передовой. Надо только не отставать от него и на передний край возвратиться вместе, А там ищи-свищи Аббаса, дорогой товарищ капитан!

Из-за поворота показалась полуторка с группой людей, стоявших в кузове. Заметив ее, капитан Маковенко вдруг выбежал на дорогу и, выхватив пистолет, дважды выстрелил вверх.

— Стой, остановись! — закричал он.

Скрипнув тормозами, машина остановилась. Из кузова, из кабины послышались сердитые голоса:

— Чего надо?

— С ума сошел, стрелять начал…

— Братцы, подвезите! — взмолился капитан Маковенко. — Дело к вечеру идет, а нам с другом еще до штаба армии добираться надо, ордена получать!

— Ладно, садитесь, — милостиво разрешил старший машины.

Стоявший поодаль Аббас поспешил вслед за Маковенко влезть в кузов, и грузовик тронулся. Все были довольны. Аббас — потому, что ехал по назначенному ему маршруту. Маковенко — потому, что сумел завоевать доверие шпиона. А чекисты, сидевшие в кабине и в кузове грузовика, были весьма довольны тем, что события развертывались по плану, разработанному руководителями контрразведки, и хозяевами положения были они, а не абверовцы.

Люди, ехавшие в кузове, болтали о том о сем. О скором наступлении, об ожидавшейся замене одних частей другими, о том, что теперь-то немцам под Ленинградом будет канут. Маковенко охотно включился в беседу, не преминув похвастаться своей осведомленностью. Как-никак, а он — командир разведывательной роты. Ему-то уж кое-что известно! А Аббас молчал. Лишь изредка отвечал на прямые вопросы, а больше старался молчать и слушать. Он, дескать, человек на участке новый, обстановки не знает…

На первом же КПП сидевшие в кузове солдаты и офицеры сошли с машины, отправились куда-то в лес. Дежурные стали проверять документы. Аббас заволновался, долго искал свое командировочное предписание. Видя его замешательство, Маковенко уговорил не задерживать машину. Они, мол, торопятся. На КПП хорошо знали чекиста, и машину пропустили без лишних проволочек. Аббас повеселел.

— Фу ты, черт! — выкладывая из кармана документы, сказал он. — Вот, нашел командировочное. А то даже испугался.

— Не прячь документы так далеко. Транспорту здесь задерживаться нельзя: немцы могут заметить и разбомбить. Это место просматривается, и потому на КПП всех торопят, чтобы не создавать пробки.

— Положу поближе.

— Правильно сделаешь. А я было подумал, что ты умышленно тянул время. Полагал, что раз капитан решил поискать друга, то, значит, выехал в тыл самовольно, и путь следования в командировке не обозначен. Вот он и тянет, чтобы контролеры отвязались. А то могут назад вернуть, да еще и задержать чуть ли не как диверсанта.

Аббас хотел было возразить, что в командировочном удостоверении указан точный маршрут поездки (об этом немцы позаботились), но вовремя спохватился. Ведь он только что сказал, что едет по собственной