официально сообщило, что Бёрджесс — советский агент, Блант не побоялся охарактеризовать своего друга, которого не видел с 1951-го — времени его бегства в СССР, — Бёрджесс, по высказанному и обнародованному Блантом мнению, «был одним из умнейших людей, с которыми ему довелось встречаться».

Я уже рассказал о гравюре, присланной Бланту своему другу Киму Филби в Москву: передать подарок через советское посольство в Лондоне — это требовало присутствия духа и уважения к старому товарищу. Гравюра стала последней весточкой от Бланта, понимавшего, что он на пороге ухода.

Но не все отвернулись от Бланта. Когда после заявления, сделанного Тэтчер в парламенте, в его жизни наступил тяжелейший период — приходилось скрываться от журналистов, а телефон в его доме обрывался от звонков, — Энтони укрыл у себя на квартире коллега-профессор. Затем ему пришлось на время уехать в Северную Ирландию: надо было переждать вдали от Лондона вал обрушившихся на него проклятий, угроз, да и просто отдохнуть от бесконечного преследования прессы. И в Дублине также нашелся соратник по искусству, который приютил у себя опального Бланта.

Удивительно, как при слабом здоровье, непрекращающихся нападках Блант сумел дотянуть до семидесяти шести лет. Он умер 26 марта 1983 года от сердечного приступа. Несмотря на колоссальное количество сообщенного и переданного советской разведке, ему дали умереть в своей британской постели.

В книгах некоторых западных историков разведки приходилось читать, будто «Энтони Блант скончался в социальном вакууме и забвении». Вот уж нет! Его провожали в последний путь не только родственники, но и — пусть уменьшившиеся в своем количестве, однако оставшиеся — ученики и друзья.

А еще было множество венков. Большинство из них — безымянные. Потому что друзья истинные, для которых Блант столько сделал, его не забыли…

Более чем 25 лет спустя после смерти Бланта вышли в свет его мемуары, которые он писал с 1979-го и до кончины в 1983-м. По его завещанию они и должны были увидеть свет четверть века спустя, чтобы кого-нибудь невзначай не подставить, не засветить.

В этой книге Блант признается во многих своих грехах. Признания не то что запоздалые, но ничего к облику седовласого Бланта не добавляющие. Наверное, просто хотелось высказаться, ибо трудно жить с камнем на сердце. Он и был сброшен Блантом в 1980-е, когда сочинялись последние строки.

Прах Энтони Бланта, согласно воле усопшего, был развеян на поле невдалеке от его школы в Мальборо.

Нет все-таки ничего бесполезнее, чем расставлять членов «Кембриджской пятерки» по номерам и ранжиру, пытаясь придать этому некое значение. Каждый из них играл и сыграл свою роль, независимо от появившегося годы или десятилетия спустя порядкового номера. Тем не менее именно Джона Кернкросса называют пятым. И, по мнению английских исследователей, последним раскрытым разведчиком из «Кембриджской группы», чье имя, вопреки всем обязательствам британского правительства, все-таки выплыло наружу в 1981 году.

О нем и пишется меньше, чем о других четверых, и роль его очерчена не так ясно. Я же в очередной раз приведу здесь высказывания Владимира Борисовича Барковского, который к словосочетанию «Кембриджская пятерка» относился с неким сарказмом. Но все же, когда заходила о ней речь, он с особым удовольствием выделял помимо Кима Филби еще двоих — Дональда Маклина и Джона Кернкросса, которые отлично сработали по атомной проблематике.

От Владимира Борисовича я впервые и услышал о подвигах пятого. Рассказанный им эпизод о невесть откуда «свалившемся» засекреченном докладе записан мной подробно и стоит того, чтобы привести его полностью.

С начала и до конца 1940 года Кернкросс, что называется, остался в Англии без всякой связи с Центром. В один из наиболее критических моментов новейшей истории в Лондоне, где наряду с Берлином и Москвой решались судьбы мира, фактически не оставалось представителей нашей разведки — все они были отозваны в СССР. Волна сталинских «чисток», а не бдительность британской контрразведки, вымела их с острова. Между тем в то время, как никогда, требовалось знать, находиться в курсе — да и источники были готовы. Только информацию передавать было некому. А ведь премьер Чемберлен по-прежнему заигрывал с немцами, и лишь спустя какое-то время в заветное кресло грузно усядется Уинстон Черчилль.

Между тем, что для нас очень важно, Черчилль оставил все его многочисленные полномочия лорду Хэнки, который еще при Чемберлене, будучи министром без портфеля, возглавлял чуть ли не полтора десятка всевозможных комиссий. В результате через руки лорда проходила информация по вопросам обороны, безопасности, регулярные доклады спецслужб, засекреченные сообщения о состоянии экономики и прогнозы по ее развитию. А еще — протоколы заседаний военного кабинета, доклады из Генерального штаба… И к тому же информация из научно-исследовательских институтов, работающих на мощную британскую военную машину, набиравшую в то время еще большие обороты.

Вышло так, что именно лорд Хэнки стал средоточием всей — или почти всей — секретной информации. Современники вспоминают: он был безумно работоспособен и совершенно безотказен. И когда чуть не с десяток членов кабинета под разными предлогами и ссылками на занятость спихивали с себя какое-нибудь новое и исключительно ответственное задание, связанное с обеспечением безопасности британской короны, в дело всегда вступал Хэнки. Брал, возглавлял, созывал заседания по сложнейшим вопросам, выносил рекомендации и подсказывал те решения, которым, как правило, и следовали.

Меньше всего хочу воспеть здесь безотказного лорда. Даже среди резко настроенных против СССР английских политиков именно мягкий в общении экс-министр без портфеля отличался полной непримиримостью к Стране Советов. На любые запросы Черчилля, связанные с советско-английскими отношениями, Хэнки отвечал так, что у премьера могло создаться впечатление, что нет у Соединенного Королевства врага страшнее России. Вот уж кого никак нельзя было записать в ряды наших добрых союзников.

Что ж, история определенным образом наказала лорда, призванного следить за тем, чтобы британские секреты хранились за семью печатями. В начале 1980-х годов его полузабытое имя вновь всплыло и попало на страницы газет, а потом и книг именно благодаря тому, что где-то в середине 1940 года личным секретарем лорда Хэнки назначили скромного и внешне неприметного 27-летнего Джона Кернкросса. И когда в январе 1941-го контакт советской разведки с Кернкроссом был восстановлен, информация от агента пошла валом.

Именно тогда по всем резидентурам было разослано срочнейшее указание Центра: требуется информация об атомном оружии — любая. Первыми, и никак не связываясь друг с другом, на него откликнулись двое из «Кембриджской пятерки» — Дональд Маклин и Джон Кернкросс.

Анализируя полученные материалы, можно смело сказать: именно Керн кросс, он же «Мольер» или «Лист», совершил реальный прорыв в атомной разведке. В третьей декаде сентября 1941-го он добыл полный текст доклада премьеру Черчиллю о возможности создания нового и неведомого атомного оружия. Сам этот доклад, написанный в трагическую для Советского Союза пору — ведь немцы стояли под Москвой — добавил военному кабинету бриттов оптимизма. В нем утверждалось, что на создание атомного оружия потребуются, возможно, не десятилетия, как прогнозировалось ранее, а всего около двух лет, ибо английские и американские ученые работают с зимы 1940 года над проектом совместно, делятся достижениями и, терпя на некоторых участках временные неудачи, сообщают об этом друг другу, дабы не терять драгоценного времени на негодные и исключительно дорогостоящие эксперименты…

Кернкросс сообщал и чисто технические подробности. Оказалось, две дружественные державы пришли к общему пониманию: реально создать супероружие, используя обогащенный уран.

Наверное, судьба. Ведь вряд ли далекий от физики и вообще от точных наук агент ставил целью добывать именно материалы по атомной тематике. Хотя кто знает? Центр начал теребить резидентуры, требуя информации по атому, а Пятый был в этом смысле образцом дисциплинированности и исполнительности. Получилось так, что именно Кернкросс и во время, и после войны постоянно добывал