нас. Мама входит, и муж сразу вскакивает. Мама: «Ким, ради бога! Я боюсь входить в комнату». А он говорит: «Я был таким мальчиком».

— Что он имел в виду?

— Он рассказывал, что начал читать с четырех лет, углубляясь в книги и ничего не замечая вокруг, и говорил мне: «Вдруг слышу: Ким, твоя мама зашла. И я сразу вскакивал». Натура и воспитание, конечно, тоже.

— Руфина Ивановна, давайте вернемся к работе вашего мужа. Было ли нечто такое для нашей страны сделанное, чем он особо гордился?

— Да. Часто он повторял: «Прохоровка, Прохоровка».

— Это о материалах, которые он с друзьями по «пятерке» передави накануне Курской битвы?

— Да. Я-то о Прохоровке мало слышала, все больше о Курской дуге. А он повторял: «Прохоровка — это же я». Никогда свою роль не выпячивал, но в этом случае гордился.

— А об атомной бомбе вопрос возникал?

— Это другое дело. Рассказывал, когда на него впервые пало подозрение, как он сумел выйти из опасной ситуации. Написал две статьи, смысл которых сводился к одному: ни в коем случае не признаваться.

— А о друзьях по «пятерке» он не вспоминал? Пусть как-то, в каком-то контексте. Кто был для него самым близким?

— Смелость расставлять по степени близости на себя не возьму. Но о Бёрджессе Ким говорил, что он был необыкновенным, безумно талантливым. Пожалуй, наиболее блестящим. Однако не сумел себя реализовать. Щеголял экстравагантностью. Рассказывал Ким про него смешную историю. Часто они встречались на приемах, и если была жара, то во время торжества Бёрджесс мог пойти под душ, не раздеваясь, — прямо в костюме, в галстуке, в туфлях. И объяснял потом: «Ничего страшного — это все синтетика».

А Ким пострадал из-за него.

— Это когда вместо того, чтобы просто помочь Маклину, Бёрджесс сбежал вместе с ним?

— Конечно, если бы не Бёрджесс, Ким мог работать и работать.

— Обиделся на него здорово?

— Да, обиделся, даже не хотел с ним встречаться. Но была У Кима незаживающая рана. Один из сотрудников разведки написал, будто Филби отказался встречаться с Бёрджессом, когда тот лежал в московской больнице и хотел его видеть. Но я-то хорошо знаю, что это неправда. Ким мало говорил о работе, а здесь высказывался часто. Повторял: «Бёрджесс хотел видеть меня перед смертью, хотел сказать мне что-то важное. А ему сообщили, что меня нет в Москве. Почему они так жестоки?» Киму вообще ничего не сказали. И то, что он не мог тогда увидеть Гая, оставалось болью. Очень переживал! Я на похоронах мужа увидела человека, который вообще не знал Кима, а потом писал, что «забегал на чаек к Руфине и Киму»…

— Давайте перейдем к следующему из «пятерки».

— Я бы добавила еще о Бёрджессе. Известно, к чему привели его выходки. И то, что он ночевал у Кима в Вашингтоне, было против всех правил. О Дональде Маклине известно многое. Что мне добавить? С ним так близко Ким знаком не был. Маклин работал в МИДе, они не часто пересекались. А с Бёрджессом Ким был связан. Гай пришел в контрразведку раньше, это он рекомендовал туда Кима. А когда Ким вместе с Маклином работали на одно общее дело, по всем правилам они не могли встречаться. Но Ким всегда был высокого мнения о нем.

— Давайте перейдем к Бланту. О картине, присланной им из Лондона, вы уже рассказали.

— Про Бланта… Ким к нему очень хорошо относился.

— А вы знали о нем еще до речи Тэтчер?

— Да. О Кернкроссе — нет. Ким никогда не произносил этого имени.

— Как?

— Это было тайной. Он только смеялся, потому что кого только ни назначали «пятым». Даже одного из его начальников.

— Холлиса, начальника британской контрразведки.

— Ким очень веселился по этому поводу.

— Знал, что это не так?

— Конечно, знал. Но никогда ничего не говорил. Это была закрытая тема. На многие вопросы Ким отвечал: «Об этом я не могу говорить». По поводу Бланта Ким переживал. Особенно после того выступления Тэтчер. Ким вообще плохо к ней относился. Говорил, что она мещанка, не леди.

— Хотя потом ей был присвоен титул баронессы.

— Блант же рисковал, когда передавал подарок.

— Получить из Лондона такой пакет — чудо. А относительно Кернкросса хочу вас спросить: они были знакомы?

— Лично? Не знаю и гадать не хочу. Получилось так, что все сосредоточились на так называемой «Кембриджской пятерке».

— А как Филби относился к некоторым ошибкам, ими допущенным? То же проживание Бёрджесса у него в Вашингтоне… Старался в ту пору помогать ему? Сдерживать? Отвадить от питья?

— Ким сознавал, что это ошибка. И все-таки хотел помочь Бёрджессу. У него осталось двойственное чувство. Хотел удержать его от чего-то: талантливый человек был совершенно неуправляемым. С другой стороны — это грубое нарушение правил. Когда стали копать, каждая деталь была против них.

— Бёрджесс так никогда и не объяснил, почему он вдруг рванул в Москву с Маклином?

— Никогда. Маклин — другое дело, у него не было другого выхода. Ким устроил ему побег и в результате сам пострадал. А вот Бёрджесс… Его побег был неоправдан и привел к провалу. И это взбесило Кима.

— Муж рассказывал вам о своих первых годах в Москве? Что его тяготило?

— Ким ценил каждую мелочь проявления человеческой доброты. Он рассказывал мне с такой теплотой о том, что после побега его встретили искренне, с объятиями. Он-то считал это неудачей. А ему при встрече: «Ну, что вы, Ким. Все хорошо». И он постоянно о той первой встрече вспоминал. А потом говорил мне: «Я был переполнен информацией, и мне хотелось всё отдать. Я писал без конца эти меморандумы». Так он их называл. Выяснилось, что никому это не нужно, их даже никто не читает. Я никогда к его бумагам не прикасалась. Но когда его не стало, я открыла сейф, обнаружила две черные толстые папки. Мое советское воспитание подсказывало мне, что лучше ничего не знать. Я только чуть приоткрыла их и поняла — нечто профессиональное. Закрыла и сразу же, когда пришел куратор, отдала их. Но в одной тонкой папочке, которую я открыла, были его воспоминания. М. Б. потом их переводил. Там детство, его вербовка — это была предыстория. Его книга начинается с Турции, а в папочке — что было до того. Но я помню, как все это начиналось. Ким давал мне читать первые страницы. Его книгу сначала хотели публиковать, а потом она десять лет лежала у нас без движения.

— Вы имеете в виду «Мою тайную войну»?

— Да. После ее публикации Ким сказал: я напишу вторую книгу, и она будет начинаться с твоего имени. И он показал мне первые строчки: «Руфина как-то сказала мне, что я должен всегда мыть руки после того, как держал деньги…» Всё это я запомнила. Так эта рукопись и начиналась. Ким был очень увлечен