Именно оружием, и он это сразу понял. Как понял это и Даниэль Люмонт. Оружием не обычным, не рядовым — он был тем позолоченным револьвером, покрытым богатыми инкрустациями, что извлекается из дубовой коробки лишь несколько раз в жизни. И не на войну — на смертельный бой, дуэль или для мести. Или же возмездия…
Люмонт молчал, внимательно наблюдая за пленником, Флетчер снова отошла. Стивен глубоко вдохнул застоявшийся воздух фабрики. Мысли его успокоились, волнение, шок и паника ушли, словно в мире вообще не существовало подобных понятий. Остались холодный, как этот стол, рассудок, трезвый расчет и готовность действовать. В движении постигая общую картину, Стив последний раз окинул внутренним взором свое теперешнее состояние, не в силах пока осознать, что же за сила превратила его в подобное существо. Существо, лишенное возможности помнить, думать и знать. Например, знать, где сейчас находятся родители Стивена и его отчий дом… да и был ли он вообще рожден в привычном понимании этого слова… Он заглянул в темные глаза великана.
— Ты наверняка хочешь знать, насколько сейчас я контролирую и понимаю себя? Насколько мне открылось внутреннее состояние и сущность? Это ведь так, Люмонт? — Стивен слегка наклонил голову. — Я отвечу тебе так: теперь я знаю правду… если только это не очередная ложь… Скажи мне, Люмонт, не очередной ли сон я сейчас смотрю, в действительности делая куда как более страшные вещи?
А ведь правда… Может быть, именно до этого дня он жил, как обычный менеджер по фамилии Стэнделл, сын американских эмигрантов? Может быть, именно сейчас, сойдя с хирургического стола Люмонта, он стал машиной?
Лица командира панков и его пленника были недвижимы. Прошла минута, молчаливая, тягучая и слепая, когда окружающие предметы и звуки сливаются в один сплошной фон. Затем Люмонт протянул могучую руку и одним щелчком расстегнул удерживающие Стивена ремни.
— Осторожнее. — Тот демонстративно неспешно потер якобы затекшие руки. — Когда освобождаешь обученного убивать пса, благородство и красивые жесты — явно не то, что может спасти жизнь… Или ты тоже всего лишь двойник?
По смуглому лицу великана пробежала быстрая кривая усмешка, он расстегнул последние крепления и резким рывком встал с облегченно вздохнувшего стула.
— Теперь нам необходимо поговорить, Стивен Стэнделл. — Он выразительно взглянул в сторону, где, приканчивая вторую бутылку, окопались Врокс и его компания. — Поднимемся ко мне…
Не спрашивая и не принимая возражений, Люмонт повернулся и широкими шагами направился к выходу из зала, на ходу придерживая раскачивающуюся кобуру. Легко спрыгнув со стола, Стив подхватил с одного из осветительных софитов свои рубашку и штаны. Придирчиво осмотрел бурые пятна на воротнике и рукавах, не без сожаления обнаружил протертую при падении дыру. Как и предполагалось, все личные вещи, вплоть до кредиток, у него изъяли. Стэнделл оделся, размял плечи, шею и поясницу. Несмотря на отсутствие усталости, судя по ощущениям, он провел без сознания никак не меньше десяти-пятнадцати часов. Исходя из этого, Стивен предположил, что оперировать начали еще вчера. Обогнув медицинское оборудование, он мельком заглянул в мусорный бак, заполненный окровавленными бинтами и хирургическими тампонами, и последовал за лидером «Фронта». Врокс сопровождал пленника презрительным и уже основательно помутневшим взглядом.
14:3:2 Люмонта Стив догнал уже в широком коридоре, но тот не повернулся, не сбавил шага. В молчании они миновали низкий тоннель, пару залов — нечто вроде столовой и жилого помещения с разбросанными по бетонному полу тюфяками и спальными мешками. Архитектура фабрики, как и ожидал Стивен, не радовала глаз — старый бетон, разодранный линолеум, торчащая из стен арматура, наспех подвешенные к потолку армейские лампы в решетчатых коробах.
На охраняемом боевиками скрипучем лифте они поднялись на несколько этажей, прошли сквозь еще один коридор, и наконец Люмонт с силой толкнул тяжелую железную дверь, небрежным жестом приглашая гостя в полутемное помещение. Словно в подводной лодке, здесь пахло железом и горелым машинным маслом.
Перешагнув высокий порог, Стивен оказался в довольно просторной комнате без окон, обстановка которой была именно такой, как он и мог себе представить — низкая широкая кровать, вешалка для одежды в углу, сейф для оружия, маленький вздрагивающий холодильник да стол с парой стульев. На столе — заляпанный пивными пятнами вполне современный компьютер. Кабинет полководца, не больше, не меньше. Не спрашивая приглашения, Стив опустился на один из стульев. За его спиной Люмонт закрыл дверь и щелкнул выключателем.
— Сказать по чести, — без прелюдий пробасил гигант, шагнув к холодильнику, — особенного желания разговаривать с тобой у меня нет, но…
Он не закончил фразу, но все было ясно и так. Люмонт будет разговаривать с ним. Будет разговаривать и отвечать на вопросы. Потому что он давно ждал этой минуты, и никакое отвращение к сущности Стэнделла не помешает ему завершить начатое. Люмонт открыл холодильник и, согнувшись в три погибели, извлек на свет тусклой лампы посверкивающую жестью упаковку пива.
— Предупреждаю, Стэнделл, что, если ты настроен на исповедь, душевную беседу или философские споры, придется подождать, пока я обмякну, — он шлепнул упаковку на стол, ногой захлопнул дверку и сел за стол напротив гостя. — Знаешь, произошедшее очень сложно описать в двух словах, лишь поверхностно затронув предпосылки нашей встречи, да только вот и роман писать желания нет…
На комнату опустилась тишина, лишь где-то в глубине фабрики глухо гудел огромный генератор. Какое-то время сидели молча, а затем великан коротко кивнул, отстегнул кобуру с автоматом, положил около себя на стол и протянул руку к упаковке, отламывая себе металлический цилиндр с крепким темным «Бексом». Лязгнул крышкой банки и отставил в сторону, давая рванувшейся пене сбежать на грязный пол. Протянул банку Стиву, но тот медленно покачал головой. Гигант равнодушно передернул плечами и, приложившись к жестянке, в полтора глотка опустошил ее.
— Знаешь, мой дед варил пиво, — неожиданно сознался он. — И могу тебе сказать, что человечество определенно забыло его настоящий вкус. Продают людям всякую дрянь, не имеющую ничего общего с пивом, да при этом еще и навязывают ее вкус, как мировой стандарт, — Даниэль Люмонт смешно сморщился и, легким движением пальцев скомкав в руке пустую банку, отбросил ее в корзину под столом. Промахнулся. — Вот увидишь, пройдет еще лет сто или двести, и когда кто-нибудь, вроде моего деда, сумеет воссоздать забытый вкус, они обиженно заголосят, мол, что это за дрянь ты нам суешь, мы хотим нормального вкусного синтетического пива…
Стив терпеливо молчал, выжидающе поглядывая на панка. Люмонт потянулся и отстегнул от упаковки еще одну банку. Щелчок, длинный глоток, сминаемая в пальцах жесть. Бросок в корзину, новый промах. Панк открыл ящик стола, вынимая длинный пластмассовый ящик. Молча придвинул его Стэнделлу, приглашая открыть. В ящике оказались личные вещи Стивена, отобранные при пленении. Бумажник, банковские карты, рыцарское кольцо. Он задумчиво повертел его в пальцах. Люмонт это заметил, прищурившись.
— Знаешь, а ведь с такой же легкостью они могут многое. Не только менять вкус пива, запомни мои слова. Если захотят, через двести лет мы с легкостью поверим в Сатану, как в спасителя, а имена богов вообще сотрутся из людской памяти. — Люмонт покивал собственным словам, подтолкнул ногой брошенную под стол банку и в упор взглянул на Стивена. — Я слышал, как хорошо ты умеешь контролировать эмоции, но прошу тебя, не притворяйся, что тебе совершенно все похрен, а? Я отлично знаю, что именно ты хочешь узнать… Тебе ведь важно понять, почему я сберег тебя, а не пристрелил, подобно храмовникам? Почему рисковал для этого своими людьми, многих потеряв? Для тебя это важно?
Выдержав пристальный взгляд, Стэнделл все так же медленно кивнул.
— Пойдем прошвырнемся, черти тебя побери. — Люмонт резко встал, почти опрокинув стул. — Сколько ни пытаюсь себя приручить, все ненавижу сидеть на одном месте. Прихвати пару банок. Да не себе, мне прихвати.
14:3:3 Они покинули комнату и медленно побрели по высоким, по большей части пустынным цехам фабрики. Без оборудования, с голыми стенами, те казались дикими и заброшенными. Шаги и звуки голосов уносились вверх, возвращаясь постаревшими и сухими.
