«Все пташки перепели», да пел один…

А спектакль прошел прекрасно («Десять дней, которые потрясли мир»), я так волновался и так старался, что даже кой-где поднаиграл. Рвал гармошку свою во все стороны — аж клочья летели. Американцы ручку подарили. Лез фотографироваться с М. до неприличия, надо позвонить Гаранину — подобострастные негативы уничтожил чтоб. Дурной характер, не выдержанный до конца, нет-нет да и сорвется рука на глупость…

С тоской собачьей ехал домой, плакал и рыдал в рассвет, говорил жене, что болит нога, курил, хотелось повеситься и завидовал В., который, взяв за плечи М. в цыганском платке, пошел ее провожать».

И еще одна точно установленная дата.

Владимир Тучин: «Восьмого июля в Театре на Таганке вечером шел спектакль «Десять дней, которые потрясли мир». Начался он в 18:30, закончился ровно в 21:00 и, слава Богу, в документе об этом спектакле (см. РГАЛИ, ф. 2485 оп. 2, ед. хр. 908, 42-й лист) сохранилась запись нашей незабвенной Г.Н.Власовой (в то время заведующая труппой Театра на Таганке. — В.П.): «…Спектакль шёл хорошо и празднично — присутствовали Марина Влади, один из руководителей франц. компартии и др.».

Теперь обратимся к книге Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет» — ее описание первой встречи:

«На сцене неистово кричит и бьется полураздетый человек. От пояса до плеч он обмотан цепями. Ощущение страшное. Сцена наклонена под углом к полу, и цепи, которые держат четыре человека, не только сковывают пленника, но и не дают ему упасть. Это шестьдесят седьмой год. Я приехала в Москву на фестиваль, и меня пригласили посмотреть репетицию «Пугачева», пообещав, что я увижу одного из самых удивительных исполнителей — некоего Владимира Высоцкого. Как и весь зал, я потрясена силой, отчаянием, необыкновенным голосом актера. Он играет так, что остальные действующие лица постепенно растворяются в тени. Все, кто был в зале, аплодируют стоя».

Владимир Высоцкий: «В этом спектакле я играю Хлопушу, беглого каторжника, и меня там швыряют, кидают по цепям вперед-назад по станку. Бросаешься голым телом на эти цепи, иногда бывает больно. Однажды, когда ввели новых актеров, меня просто избили до полусмерти. Они не умели работать с цепью; там надо все репетировать. Цепь нужно держать внатяжку, а они меня просто били по груди настоящей металлической цепью. Топоры у нас тоже настоящие, они падают… Одним словом, неприятностей было много, но искусство требует жертв, и все-таки мы освоились».

Марина Влади: «На выходе один из моих друзей приглашает меня поужинать с актерами, исполнявшими главные роли в спектакле. Мы встречаемся в ресторане ВТО — шумном, но симпатичном. Там хорошо кормят и закрывают гораздо позже, чем в других местах. Мы предъявляем пропуска, и наша небольшая компания устраивается за столиком. Наш приход вызывает оживленное любопытство присутствующих. В СССР я пользуюсь совершенно неожиданной для меня известностью. Все мне рады, несут мне цветы, коньяк, фрукты, меня целуют и обнимают…

Краешком глаза я замечаю, что к нам направляется невысокий, плохо одетый молодой человек. Я мельком смотрю на него, и только светло-серые глаза на миг привлекают мое внимание. Но возгласы в зале заставляют меня прервать рассказ, и я поворачиваюсь к нему. Он подходит, молча берет мою руку и долго не выпускает, потом целует ее, садится напротив и уже больше не сводит с меня глаз. Его молчание не стесняет меня, мы смотрим друг на друга, как будто всегда были знакомы. Я знаю, что это — ты. Ты совершенно не похож на ревущего великана из спектакля, но в твоем взгляде чувствуется столько силы, что я заново переживаю все то, что испытала в театре. А вокруг уже возобновился разговор. Ты не ешь, не пьешь — ты смотришь на меня.

— Наконец-то я встретил вас.

Эти первые произнесенные тобой слова смущают меня, я отвечаю тебе дежурными комплиментами по поводу спектакля, но видно, что ты меня не слушаешь».

Вот как комментирует рассказ Марины литературовед, автор книги «Приближение к Высоцкому» Евгений Канчуков:

«Откровенная бутафория и театральные жесты в этих воспоминаниях, вроде почти блоковской проходки Высоцкого по ресторану с поцелуем в конце и неотрывного взгляда на весь вечер, все же, по- моему, не должны заслонить от нас главного. Слава М.Влади в Советском Союзе была огромна, ее «Колдуньей» бредили целые поколения и, в общем, не мудрено, что даже она, привыкшая к вниманию, попав сюда, поразилась своей известности. Но слава Высоцкого на этот момент была уже ничуть не меньше. Уж на что обычно скуп на публичное проявление внимания, да еще к своим пророкам, ресторан ВТО, а и тот, заметим, Высоцкого встретил не скромней, чем заезжую кинозвезду.

Что же до экзальтации воспоминаний М. Влади, то я вполне допускаю ее ненамеренность, воспринимая подобную интонацию как следствие чар Высоцкого, действие которых, по всеобщему признанию, описать просто невозможно. Театральность к тому ж вполне могла появиться благодаря самому Высоцкому».

Олег Халимонов: «Марина вспоминала о дне знакомства: «После спектакля попали в ресторан ВТО. Володя подсел ко мне и говорит: «Я вас люблю. Вы будете моей!». Я посмотрела на него — небольшого роста, шустрый… Говорит не совсем всерьез, но и не совсем в шутку. Я не сразу стала понимать и смысл, и силу его песен. Но когда мы стали вместе бывать в разных компаниях, я видела, какое ошеломляющее впечатление его песни производят на слушателей. Стала прислушиваться, вникать… Прошло немного времени — и я влюбилась по уши».

Марина Влади: «Ты говоришь, что хотел бы уйти отсюда и петь для меня. Мы решаем провести остаток вечера у Макса Леона, корреспондента «L'Humanite». Он живет недалеко от центра. В машине мы продолжаем молча смотреть друг на друга. На твоем лице — то тень, то свет. Я вижу твои глаза — сияющие и нежные, коротко остриженный затылок, двухдневную щетину, ввалившиеся от усталости щеки. Ты некрасив, у тебя ничем не примечательная внешность, но взгляд у тебя необыкновенный. Как только мы приезжаем к Максу, ты берешь гитару. Меня поражает твой голос, твоя сила, твой крик. И еще то, что ты сидишь у моих ног и поешь для меня одной. Постепенно я начинаю постигать смысл, горький юмор и глубину твоих песен. Ты объясняешь мне, что театр — твое ремесло, а поэзия — твоя страсть. И тут же, безо всякого перехода говоришь, что давно любишь меня.

Как и любой актрисе, мне приходилось слышать подобные неуместные признания. Но твоими словами я по-настоящему взволнована».

Давид Карапетян — переводчик, друг В.Высоцкого: «Марина так рассказывала нам с Мишель (Мишель Кан — француженка, переводчица, в то время жена Карапетяна. — В. П.) о своих первых впечатлениях о Высоцком: «Чтобы снова увидеть меня, Володя приехал к моему приятелю Максу Леону… Во-первых, Володя чисто внешне был вовсе не в моем вкусе. Мне нравятся мужчины латинского типа, а Володя — небольшого роста, ничего выдающегося, кроме глаз. Он тут же подсел ко мне, стал уверять, что давно меня любит. < …> Я была уже предупреждена, что Володя сегодня будет петь. В квартире царил ажиотаж. Когда гости стали просить Володю попеть, он взял гитару, посмотрел мне прямо в глаза и произнес: «Сейчас я буду петь для тебя». Едва я услышала этот голос, вслушалась в смысл его песен, напомнивших мне о моих русских корнях, как что-то во мне всколыхнулось, переворот какой-то внутри произошел. Я забыла обо всем на свете. Видела и слышала только его, чудесным образом моментально преобразившегося из простоватого парня в незаурядного творца. Еще через две-три встречи я поняла, что люблю его. Никогда в жизни не встречала я человека с таким обаянием».

О другом вечере, в пресс-баре московского кинофестиваля, подробно рассказывает Аркадий Свидерский — школьный друг Высоцкого из компании на Большом Каретном:

«Это был последний банкет, присутствовали все наши звезды, все делегации. Я на Марине Влади, честно говоря, проиграл бутылку коньяка. Дело в том, что нам досталось место прямо у входа в бар, и я видел, как прошла Марина в длинном таком роскошном платье. Потом, примерно через полчаса, ребята мне говорят: «Вон Марина идет», — и показывают на женщину в легком ситцевом платьице. Я говорю: «Бросьте. Она только что прошла в таком шикарном наряде…» — «Спорим на бутылку коньяка, что это она». Я говорю: «Давай». Пошел туда, посмотрел — действительно Марина. Она, оказывается, остановилась в этой же гостинице, где проходил банкет, так что пошла к себе и переоделась.

..А в это время заиграла музыка. Тут Сергей Аполлинариевич быстренько — раз! — к Марине, схватил