но может быть важнейшей проповедью о Христе была для него молитва Христова об Его врагах- распинателях.

Так или иначе, но совесть в нем сильно заговорила, и он не побоялся среди хулений и насмешек открыто выступить в защиту Господа. Мало того, в его душе произошел такой решительный перелом, что он, ярко выражая свою веру в распятого Господа, как в Мессию, обратился к Нему с покаянными словами: «Помяни меня, Господи, когда приидешь во Царствие Твое!» Иначе сказать: «вспомяни обо мне, Господи, когда будешь царствовать». Он не просит славы и блаженства, но молит о самом меньшем, как хананеянка, желавшая получить хотя бы крупицу от трапезы Господней. Слова благоразумного разбойника стали с той поры для нас примером истинного глубокого покаяния, и даже вошли у нас в богослужебное употребление. Это удивительное исповедание ярко свидетельствовало о силе веры покаявшегося разбойника. Страждущего, измученного, умирающего он признает Царем, который придет в Царствие Свое, Господом, Который оснует это Царство. Это такое исповедание, которое не под силу было даже ближайшим ученикам Господа, не вмещавшим мысли о страждущем Мессии. Несомненно тут и особое действие благодати Божией, озарившей разбойника, дабы он был примером и поучением всем родам и народам. Это его исповедание заслужило высочайшую награду, какую только можно себе представить. «Ныне же будешь со Мною в раю» — сказал ему Господь, то есть сегодня же он войдет в рай, который вновь откроется для людей через искупительную смерть Христову.

Только один Евангелист Иоанн, как свидетель и даже участник события, рассказывает о том, как Господь Иисус Христос с креста поручил его заботам и попечению Пречистую Матерь Божию. Когда злобные враги насытили свою злобу и стали понемногу отходить от креста, ко кресту приблизились стоявшие до того несколько поодаль Пресвятая Богородица, сестра её Мария Клеопова, Мария Магдалина «и ученика тут стоящего, которого любил Иисус», как обычно называет себя в своем Евангелии св. Иоанн Богослов. С отшествием Христовым из этого мира Пречистая Матерь Его оставалась одна, и некому уже было заботиться о Ней, а потому словами: «Жено! се сын твой» и ученику: «Се Матерь твоя!» Господь поручает Свою Пречистую Матерь возлюбленному ученику Своему. «И с этого времени ученик сей взял Её к себе» — с того времени Пречистая Матерь до самой Своей смерти, как свидетельствует и церковное предание, жила у св. Иоанна, который заботился о Ней, как любящий сын. Это особенно важно и знаменательно вот в каком отношении. Протестанты и сектанты, не упускающие случая похулить Пречистую Матерь Божию, отвергают что Она была и осталась Девой, и говорят, что после Иисуса у Нее были другие дети, рожденные естественным путем от Иосифа, и что это и были те «братья Господни», о которых упоминается в Евангелии. Но спрашивается: если у Пресвятой Богородицы были родные дети, которые, несомненно, могли бы и должны были бы заботиться о Ней, как о Своей Матери, то зачем было бы поручить Её постороннему человеку — св. Иоанну Богослову? Надо полагать, что и Пресвятая Дева Мария, и св. Иоанн Богослов оставались при кресте до самого конца, ибо св. Иоанн указывает в своем Евангелии, что он сам был свидетелем кончины Господа и всего, что за тем последовало (Иоан. 19:35).

По свидетельству первых трех Евангелистов, смерти Господа на кресте предшествовала тьма, покрывшая землю: «В шестом же часу настала тьма по всей земле, и продолжалась до часа девятого», то есть по нашему времени — от полудня до трех часов дня. Лука добавляет к этому, что «померкло солнце». Это не могло быть обыкновенное солнечное затмение, так как на еврейскую Пасху 14 Нисана всегда бывает полнолуние, а солнечное затмение случается только при новолунии, но не при полнолунии. Это было чудесное знамение, которое свидетельствовало о поразительном и необычайном событии — смерти возлюбленного Сына Божия. Об этом необыкновенном затмении солнца, в продолжении которого даже видны были звезды, свидетельствует римский астроном Флегонт. Об этом же необыкновенном солнечном затмении свидетельствует и греческий историк Фалос. Вспоминает о нем в своих письмах к Аполлофану св. Дионисий Ареопагит, тогда еще бывший язычником. Но замечательно, как подчеркивает св. Златоуст и блаж. Феофилакт, что эта тьма «была по всей земле»,  а не в какой-либо части только, как это бывает при обычном затмении солнца. Видимо, эта тьма последовала вслед за глумлениями и насмешками над распятым Господом; она же и прекратила эти глумления, вызвав то настроение в народе, о котором повествует св. Лука: «И весь народ, сошедший на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» (Лук. 23:48).

«В девятом часу возопил Иисус громким голосом: «Или, Или! Ламма савахфани?» Эти слова св. Марк передает как «Элои», вместо «Или». Этот вопль, конечно, не был воплем отчаяния, но только выражением глубочайшей скорби души Богочеловека. Для того, чтобы искупительная жертва совершилась, необходимо было, чтобы Богочеловек испил до самого дна всю чашу человеческих страданий. Для этого потребовалось, чтобы распятый Иисус не чувствовал радости Своего единения с Богом Отцом. Весь гнев Божий, который, в силу Божественной правды, должен был излиться на грешное человечество, теперь как бы сосредоточился на одном Христе, и Бог как бы оставил Его. Среди самых тяжких, какие только можно представить, мучений телесных и душевных, это оставление было наиболее мучительным, почему и исторгло из уст Иисуса это болезненное восклицание.

По-еврейски «Илия» произносилось «Елиагу». Поэтому вопль Господа послужил новым поводом к насмешкам над Ним: «Вот, Илию зовет». Язвительность насмешки этой состояла в том, что перед пришествием Мессии иудеи ожидали прихода Илии. Насмехаясь над Господом, они как бы хотели сказать: вот Он и теперь еще, распятый и поруганный, всё еще мечтает, что Он — Мессия, и зовет Илию Себе на помощь. Первые два Евангелиста говорят, что тотчас же один из воинов побежал, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал ему пить. Очевидно, это было кислое вино, которое было обыкновенным питанием римских воинов, особенно в жаркую погоду. Губку, впитывавшую в себя жидкость, воин наложил на трость, по св. Иоанну, «иссоп»,  то есть ствол растения, носящего это имя, так как висевшие на кресте находились довольно высоко от земли, и им нельзя было просто поднести пития. Распятие производило невероятно сильную, мучительную жажду в страдальцах, и св. Иоанн сообщает, что Господь произнес, очевидно, перед этим: «Жажду»(19:28 -30), добавляя при этом: «Да сбудется Писание». Псалмопевец в 68 Пс. 22 ст., изображая страдания Мессии, действительно предрек это: «И в жажде моей напоили меня уксусом». Вкусив уксус, по свидетельству св. Иоанна, Господь возгласил: «Совершилось!» то есть: совершилось дело, предопределенное в Совете Божием, — совершилось искупление человеческого рода и примирение его с Богом через смерть Мессии (Иоан. 19:30).

По словам св. Луки, вслед за тем Господь воскликнул: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой» (Лук. 23:46), «и, преклонив главу, предал дух» (Иоан. 19:30). Все три первых Евангелиста свидетельствуют, что в этот момент смерти Иисуса «завеса в храме