деревне я не нашел. Пока я жил на одних желудях, но с картошкой было бы лучше, как с хлебом.
В деревню я больше не ходил, потому что картошку немцы хранили в буртах, прямо в поле. Это очень облегчило мне жизнь. Днем высмотришь место, а когда стемнеет — иди и бери. Много я нести не мог, но на два-три дня хватало.
Однажды, когда я пошел высматривать бурт, услышал как кто-то поет. Стал прислушиваться, откуда доносился звук и пошел на голос. Выглянул из леса и вижу, мужчина пашет поле. Он дошел до конца поля и повернул лошадь в мою сторону. Снова запел и тут я услышал украинскую песню «Розпрягайте, хлопцы, коней». По спине поползли мурашки, что делать, объявить себя?
Пойти попросить спичек у земляка, чтоб спечь картошку, печеная все же лучше, а заодно узнаю, где сейчас фронт.
Может, он не узнает, что я сбежал из лагеря, ведь одежда у меня гражданская? Но вид мой, конечно, выдаст меня с головой. Посмотрел на свои руки, они были такие худые, что мне сразу расхотелось ему показываться, откуда знать, что он не заявит в полицию. Чем ближе он к лесу, тем глубже я в лес. Он снова повернул, я постарался побыстрей выйти, так как приметил повозку. Очень быстро забрал его обед и возвратился в лес. Ты не обеднеешь, а я справлю себе день рождения. Сколько сразу событий — гражданскую одежду достал, а теперь настоящий обед. Можно и день рождения справить. Хорошо пообедал, первый раз за три года, запил молоком. В лесу чувствовал себя как дома, зверей не боялся, а только боялся встречи с людьми..
Хотелось побыстрее уйти от опасных мест, поэтому сколько хватало сил я шел, шел и шел, останавливался только отдохнуть и поесть желудей. Часто попадались кормушки для оленей, значит, можно столкнуться с людьми, а этого я больше всего боялся. Как-то ночью шел я сосновым лесом. Небо затянуло тучами, было совсем темно. Иду и думаю: «Куда ты так торопишься?
Вот напорешься на сук и глаз выколешь». Остановился, нет, идти дальше опасно. Тут же улегся спать и крепко проспал остаток ночи. На утро, когда проснулся, почувствовал, что мои ноги лежат под уклоном. Сел, о ужас, я сижу на краю обрыва. Если сейчас неосторожно повернусь, то полечу в пропасть. На четвереньках отполз подальше от опасности и стал сам себя хвалить. Какой я умница, какой умница! Если бы не подумал о том, что могу выколоть себе глаз, еще шаг и полетел бы в пропасть. Как хорошо, что я вовремя остановился. Осторожно обошел этот обрыв и спустился вниз. Какое прекрасное место! В затишье поднялась молодая зелень, из скалы вытекал тоненький ручей прозрачной воды, сразу захотелось попить из него. Прошел немного дальше и обнаружил небольшое углубление в скале. Здесь было так хорошо, что мне не хотелось больше идти, страшная усталость навалилась на все тело. В кармане было несколько желудей и картошин, поэтому я решил здесь же в пещере позавтракать. После завтрака продолжил осматривать местность. Вверх по склону горы простирался лес, а внизу, похоже, есть деревня. Можно немного пожить на этом месте. Собрал листьев в пещеру и лег отдыхать. В листьях легко согрелся. Как мне хотелось побыть в тепле! Быстро уснул и проснулся, только когда сгустились сумерки. Надо идти на промысел. Когда вышел на опушку леса, увидел огромное поле и бурты с картофелем. Идти было тяжело, поле было вспахано еще на зиму. В первом бурте обнаружил картофель, но мне захотелось посмотреть в другие бурты поменьше, которые я приметил в стороне. В них я нашел свеклу и морковь. Как я обрадовался, когда увидел все это.
Выкинул из карманов картошку и взял морковь. Но пока я дошел до своей пещеры, пришлось несколько раз выбрасывать морковь, чтоб уменьшить вес, принес совсем мало — не мог донести. Поел и снова на промысел, до восхода солнца еще три раза сходил к буртам. Наконец понял, что от буртов до того места, где находилась пещера, далеко и я сделал себе хранилище на опушке леса.
Наносил картошки и морковки, но и следов оставил немало, дорогу протоптал до самого леса. Я надеялся, что сейчас ранняя весна и хозяева не придут в ближайшие дни, а там дождь смоет все следы. Теперь можно остаться в этой пещере до конца войны. Морковь укрепила мои силы, но от сырой картошки началась рвота.
Кто мне скажет, когда кончится война, может, она уже кончилась? Еще немного поживу здесь и, когда окрепну, пойду в деревню. Волосы уже отросли и одежда у меня гражданская. А если уж и остановит полиция, буду говорить фамилию своей знакомой, адрес назову старого лагеря. Скажу, что когда нас эвакуировали, то я сбежал.
Так я решил на всякий случай, а пока жить буду здесь.
Однажды произошел со мной удивительный случай, наверное, если проживу и до ста лет — никогда не забуду его. Как-то забрался я на вершину горы. Весна была в разгаре, трава зазеленела и все вокруг ожило. Перед моими глазами открылась чудесная панорама и в голову стали приходить удивительные мысли. Откуда произошла вся эта зелень? Уже и деревья начали зеленеть. На протяжении своего одиночества я привык рассуждать сам с собой.
— Кто создал эту красоту? — воскликнул я и снова, в который раз, вспомнил свои сны, — откуда они пришли, видно, есть какое-то подсознание. Но тогда кто мне мог говорить, объясняя сон — это уже не подсознание. Откуда кто знал, что я буду жить? А может, есть Бог? Может, и есть, но Его никто не видел, как об этом можно узнать?
Если б Он был, то кто-то видел бы Его. А если Он есть, Он может прийти ко мне ночью и объяснить мне, как тогда во сне, голосом, чтоб я узнал, что Он есть. А почему ночью, а не днем? Ученые могут не все знать, а сам Бог знает все о Себе. А что если спросить — есть Он или Его нет? Если Он есть, то и ответит, а если нету, то и отвечать будет некому. Люди становятся на колени перед Ним, наверное потому, что Он все знает? Здесь никого нет, нахожусь я на самой вершине горы, никто меня не увидит и не будет смеяться, что я стою на коленях и спрашиваю кого-то, существует ли Он. Стал на колени, закрыл глаза и не знаю, что говорить и как спрашивать. Стою на коленях и жду неизвестно чего. Меня почему-то бросило в дрожь, как будто я попал к большому начальнику на прием, и я стал говорить:
— Если Ты есть Бог на небе, Ты видишь, у меня нет ножа, чтоб почистить картофель, ем сырую и даже не очищенную.
Это не была молитва, я ничего не просил, я не просил нож. Я просто не знал, что говорить, поэтому сказал то, в чем больше всего нуждался в тот момент. Я ужасно мучился от голода… Вдруг какая-то сила подняла меня и развернула на 180 градусов. Первая мысль, которая пришла в голову: «Все… Поймался». Боялся даже глаза открыть. Но по-прежнему была тишина, открыл глаза никого не было. Кто же меня развернул? Стал подниматься с колен и оперся руками о землю. Смотрю, а передо мною лежит маленький перочинный нож. Меня стало трясти, как в лихорадке, если бы передо мной стояла полиция, то это бы меньше удивило, чем этот маленький нож. Стою на четвереньках и не знаю, что делать, было такое чувство, будто я не один, что за мной кто-то наблюдает. Взял нож и стал подниматься. Может ли это быть случайностью? Нож даже не ржавый, может, кто-то прошел и уронил? Какое невероятное совпадение. Лес большой и в этом месте потерять нож, когда природа только оживает после зимней спячки, кто мог лазить по этим горам, да еще зимой. И надо же на это место прийти мне, стать на колени и сказать: «У меня нет ножа». Кто-то повернул меня, потому что нож лежал сзади. Это уже не случайность, это ответ на мой вопрос: «Есть ли Ты, Бог? Есть Бог! Есть Бог!» А может, это Бог говорил во сне: «Будешь жить». Тогда легко понять мои сны, они не случайно исполнились. А может, случайностей не бывает, ведь Бог знает все, что есть и что будет. Да, случайностей не бывает, все просто запланировано Богом наперед и я теперь точно знаю, что буду жить. Одно не могу понять, почему поставлено условие — если пройдешь преграду, будешь жить. А… кажется, понял, это так Бог хотел мне объяснить конец моих скитаний. Иначе как бы я знал, что в конце концов выживу, а теперь знаю, потому что преграду уже прошел. Не Бог уберет преграду, а мне надо пройти через нее. Многое для меня тогда было не понятно, но одно я знал теперь точно, что Бог есть. Люди как-то молятся, а я не умею. Когда-нибудь я буду среди людей, куплю книгу молитв и выучу молитвы на память и тогда смогу молиться. Так я думал тогда.
Сколько я прожил в лесу, не знаю, постоянная борьба за существование вымотала из меня последние силы.
Днем еще крепился, но ночью — сырость и холод пробирали меня до костей, пытался согреться, набросав на себя побольше листьев. Раньше это помогало, но сейчас почему-то нет. По ночам поднималась температура и кашель рвал грудь. Наверное, снова воспаление легких.
Находясь в полусознательном состоянии, чудилось мне, что я уже дома — на Украине. То видел озабоченное лицо мамы, а то вдруг слышу голос моей сестрички Оли:
