В России мы решили попробовать самостоятельно освоить территорию, начать строить современные торговые центры и отбирать наиболее достойных ритейлеров для сдачи площадей в аренду. Розничная торговля в России тогда еще только зарождалась. Ниша качественных торговых центров оставалась свободной, и можно было стать лидером на этом рынке. Мы начали переговоры с ведущими розничными компаниями, которые моги бы стать нашими потенциальными арендаторами.

Однако и второй наш магазин должен был быть отдельным – без торгового центра. К тому времени мы уже активно работали над дизайн-проектом будущего молла, но пока не были готовы перейти к его практической реализации. Вторая ИКЕА должна была расположиться на юге Москвы и тоже за МКАД, на бывших сельхозугодьях.

В связи с этим нас ожидал непростой тест на смирение. Часть земельного участка занимали «земли сельхозназначения», чей статус нужно было изменить на «земли производства», а это весьма непросто. Но еще хуже обстояли дела со второй частью участка, за которой был закреплен статус «лесных земель», категорию которых изменить практически невозможно. В этом процессе необходимо задействовать множество различных комитетов и ведомств – всего 39 инстанций. После очередной резолюции нам каждый раз говорили, что осталось получить последнее разрешение. Но вслед за этим выяснялось, что необходимо одобрение еще одного ведомства, а за ним – еще одного…

Мы передавали документы из одной инстанции в другую, прилежно собирая все необходимые подписи. Кульминацией (хотя и не последним этапом) стала подпись премьер-министра Евгения Примакова. Потом эта бумага вернулась к нам, пройдя через те же кабинеты, только в обратном порядке. Но мы рано расслабились, получив пакет документов. На участке по-прежнему росли деревья, которые предстояло вырубить – естественно, получив на это специальное разрешение. Кто ж знал, что получить разрешение на вырубку деревьев, растущих в лесу, которого отныне формально не существует, невозможно? Воздерживаясь от оценок, замечу: определенные различия между российской и западной логикой объективно существуют.

Как же теперь получить разрешение на вырубку? Мы не знали. Проблема разрешилась с подачи вице-губернатора Московской области Михаила Меня, большого любителя спорта. Российское отделение ИКЕА совершило крупное пожертвование на развитие детского спорта в Московской области. После этого рубить деревья и начать строительство нам разрешили.

Мы опасались возможных проблем с администрацией Ленинского района, где недавно сменилось руководство. Предыдущий глава района, как и руководитель химкинской администрации, был частью команды губернатора Московской области, тогда как новый был более независимым. Он назначил своего заместители курировать вопросы сотрудничества с ИКЕА, и это назначение оказалось удачным. В ответ на любой наш вопрос или просьбу о выдаче того или иного разрешения нам начинали рассказывать о том, как это долго и непросто. Однако практически сразу же все вопросы оказывались решенными. Это было похоже на игру.

В общем, мы начали строительство, параллельно собирая все необходимые резолюции и разрешения.

Прежде чем приобрести участок в любой стране мира, ИКЕА тщательно его исследует. Проводится химический анализ грунта на предмет возможного наличия опасных элементов и так далее. И России пришлось еще проверять землю и на предмет возможного обнаружения массовых захоронений.

Не секрет, что со сталинских времен вокруг больших российских городов, и особенно вокруг Москвы, остались многочисленные захоронения. Внешне они никак не отмечены – я не видел никаких признаков того, что к этим могилам кто-нибудь приходит. Может быть, это объясняется потрясающей способностью россиян вычеркивать страшные страницы своей истории из памяти и жить дальше. Учитывая, сколько невзгод выпало на долю России в последние 800 лет, можно предположить, что ген выживания глубоко укоренился в русской культуре и передается из поколения в поколение. Я искренне убежден, что, если произойдет какая-то мировая катастрофа, пережить которую смогут не больше ста человек, эта сотня будет в основном состоять из русских.

В ходе переговоров о приобретении нашего участка на юге Москвы, который с тридцатых годов принадлежал различны структурам КГБ, мы спросили у владельца земли, господина Иванова, известно ли ему о массовых захоронениях на этой территории. Иванов сказал, что он знает о таких безымянных братски могилах, но ни одна из них не располагается на территории нашего участка.

Я был в отпуске в Швеции, когда позвонил Ингвар. В его голосе я сразу почувствовал беспокойство. Один из членов правления прочел в английской газете, что ИКЕА в России планирует строить магазин на месте массового захоронения. Я стал звонить в Москву. Во-первых, моему советнику, которого попросил связаться с властями по вопросу возможных массовых захоронений, а там же переговорить с Ивановым и выяснить, где именно находятся братские могилы, о которых он рассказывал. Во-вторых, моей помощнице, которую я попросил поехать на участок и поговорить с людьми, живущими по соседству, и по возможности узнать, известно ли им что-нибудь о таких захоронениях. И советник, и мои ассистент должны были съездить на указанные им места массовых захоронений и сразу же мне позвонить.

Оба позвонили мне на следующий день. Выяснилось, что захоронения находились за пределами нашей территории. Ближайшее было на лесной опушке примерно в двух с половиной километрах от нас. Независимо друг от друга они описали это место как уединенный лесистый и очень живописный, по их словам, уголок.

По возвращении в Москву я первым делом отправился посмотреть на это место. Пройти к могилам было несложно, поскольку в заборе давно появились дыры. Это были небольшие холмики, поросшие деревьями и кустарником. Несмотря на теплую погоду, меня колотила дрожь. В это невозможно было поверить – передо мной было свидетельство всех ужасов сталинской эпохи, о которых я читал в книгах.

Помню, я долго стоял, охваченный тяжелыми раздумьями, не в силах уйти оттуда. Сюда по ночам свозили людей, иногда целыми семьями, и потом расстреливали у свежевырытых рвов. У большинства москвичей есть родственники, погибшие от сталинских репрессий. Несмотря на это, никто как будто не заботился об этих братских могилах. Никто к ним не приходит, нет памятников.

Интересно, что и помощник, и советник, оба россияне, назвали это место живописным. Я могу объяснить это только тем, что последние несколько столетий русские должны были, пересилив себя, забыть о прошлом, чтобы жить дальше.

Меня вообще удивило отношение жителей России к смерти и к мертвым. Это одно из ярких и не самых приятных впечатлений, которые мне и моей семье довелось испытать в Москве. Чаще всего мы сталкивались с этим, когда становились очевидцами недавно произошедшей аварии. Меня поразило, что мертвые могут вот так просто лежать на проезжей части, ничем не прикрытые, брошенные, оставленные на всеобщее обозрение. В голове не укладывалось, как может милиционер стоять в двух шагах от трупа и курить, буднично обсуждая что-то с напарником. Прохожие, в свою очередь, как будто считали эту сцену совершенно обыденной, а я весь день после этого не мог прийти в себя. Однажды мы проходили мимо очередной такой страшной аварии, и наша знакомая москвичка, оживившись, с заметной долей любопытства произнесла: «Ого, смотрите – труп!»

Это напомнило мне о размышлениях, которые преследовали меня после посещения места массовых захоронений под Москвой. Почему мы воспринимаем смерть так по-разному?

Вскоре мы получили от властей необычную официальную бумагу. В ней не только указывалось расположение массовых захоронений, но и сообщалось, что они являются наследием преступного периода