— Джон Адамс, сэр.

— Правильно. А третьим?

Только два ученика подняли руки: Нат и опоздавший мальчик. Хаскинс указал на Ната.

— Томас Джефферсон, с 1801-го до 1809 года, сэр.

Хаскинс кивнул, удостоив правильный ответ улыбкой.

— Ну а четвёртым?

— Джеймс Мэдисон, с 1809-го до 1817 года.

— А пятым, Картрайт?

— Джеймс Монро, с 1817-го до 1825 года.

— А шестым, Эллиот?

— Джон Куинси Адамс, с 1825-го до 1829 года.

— А седьмым, Картрайт?

Нат подумал.

— Я не помню, сэр.

— Вы не помните, Картрайт, или вы просто не знаете? — Хаскинс помедлил. — Это разные вещи, — добавил он. Затем снова обратился к Эллиоту.

— Кажется, Уильям Генри Гаррисон, сэр.

— Нет, он был девятым президентом, Эллиот, с 1841 года; но так как он умер от пневмонии через месяц после инаугурации, мы не потратим на него слишком много времени, — сказал Хаскинс. — Пусть каждый из вас к завтрашнему утру выяснит фамилию седьмого президента. А теперь вернёмся к отцам- основателям Соединённых Штатов. Можете записывать за мной, потому что к уроку на следующей неделе каждый из вас должен будет написать сочинение на три страницы на эту тему.

Нат написал три страницы уже к концу урока, тогда как у Тома получилось меньше страницы. Когда после урока они выходили из класса, Эллиот прошмыгнул перед ними.

— Он, кажется, серьёзный соперник, — заметил Том.

Нат не ответил.

Он не знал, что Эллиоту предстоит быть его серьёзным соперником всю жизнь.

Ежегодный футбольный матч[6] между Хочкисом и Тафтом был спортивной кульминацией семестра. Поскольку обе команды провели сезон без поражений, мало что обсуждалось так горячо.

Флетчер тоже был очень возбуждён и в своём еженедельном письме к матери перечислил всех членов своей команды, хотя и понимал, что эти фамилии для неё — пустой звук.

Матч должен был состояться в последнюю субботу октября, и после финального свистка всем школьникам предстояло получить свободный уикенд плюс ещё один свободный день, если их команда победит.

В понедельник перед матчем класс Флетчера держал первый из экзаменов семестра, но перед этим директор школы объявил:

— Жизнь состоит из серии зачётов и экзаменов, и поэтому у нас экзамены проводятся в конце каждого семестра.

Вечером во вторник Флетчер позвонил матери сказать, что, по его мнению, он сдал экзамен неплохо.

В среду он сказал Джимми, что он в этом не уверен.

В четверг он просмотрел все свои заметки и усомнился: получит ли вообще проходной балл.

В пятницу утром оценки были вывешены на доске объявлений, и в списке подготовительного класса фамилия Флетчера Давенпорта была первой. Он сразу же побежал к ближайшему телефону и позвонил матери. Рут не могла скрыть радости, узнав об успехе своего сына, но не сказала ему, что отнюдь не удивлена.

— Тебе нужно это отпраздновать, — сказала она.

В субботу утром на общем собрании школы священник вознёс молитвы за непобедимую футбольную команду, которая играла только во славу Господа. Затем Господу было сообщено имя каждого игрока, дабы Святой Дух благословил каждого. Директор школы явно не сомневался, какую команду Господь поддержит в субботу.

В Хочкисе всё распределялось по старшинству, даже места учеников на стадионе. Во время первого семестра ученикам подготовительного класса отводились места в последних рядах стадиона.

Поскольку игра с Тафтом пришлась на уикенд перед отъездом домой, родители Джимми пригласили Флетчера на пикник.

— А какой у тебя отец? — спросил Джимми перед матчем.

— Он — в порядке, — ответил Флетчер. — Но я должен тебя предупредить, что он когда-то окончил школу Тафта, и он — республиканец. А твой отец какой? Я ещё ни разу в жизни не видел сенатора.

— Он — политик до мозга костей; по крайней мере, так его называют газеты, — сказал Джимми. — Но я не очень понимаю, что это значит.

Утром перед матчем никто не мог сосредоточиться на уроке химии, хотя мистер Бэйли хотел торжественно продемонстрировать воздействие кислоты на цинк — конечно, не помогло и то, что Джимми отключил газ, и мистер Бэйли даже не смог зажечь горелку Бунзена.[7]

В двенадцать часов прозвенел звонок, и триста восемьдесят орущих мальчиков высыпали во двор, крича:

— Хочкис, Хочкис победит!

Флетчер пробежал всю дорогу до места сбора, чтобы быстрей встретиться со своими родителями.

— Как ты поживаешь, Эндрью, дорогой? — спросила мать, выходя из машины.

— Флетчер, Флетчер, в Хочкисе я Флетчер, — прошептал он, надеясь, что никто из мальчиков не слышал слова «дорогой». Он пожал руку отцу и добавил: — Мы должны сразу же бежать на стадион, потому что нас пригласили к сенатору Гейтсу и миссис Гейтс на ленч.

Отец Флетчера поднял брови.

— Насколько я помню, сенатор Гейтс — демократ, — сказал он с некоторым презрением.

— И бывший капитан футбольной команды Хочкиса, — сказал Флетчер. — Я — в одном классе с его сыном Джимми, и он — мой лучший друг, так что лучше бы мама сидела рядом с сенатором, а ты, папа, если хочешь, можешь сидеть на другом конце стадиона вместе с учениками Тафта.

— Нет, пожалуй, я как-нибудь выдержу соседство с сенатором. Будет приятно находиться рядом с ним, когда Тафт выиграет матч.

Был ясный осенний день, и все трое пошли по ковру из опавших листьев прямо к стадиону. Рут попыталась взять Флетчера за руку, но тот упорно держался на некотором расстоянии, чтобы этого не допустить. Ещё не дойдя до стадиона, они услышали крики зрителей, собравшихся на матч.

Флетчер увидел Джимми, который стоял рядом с олдс-мобилем, на заднем откидном борту которого красовались роскошные закуски. Высокий элегантный мужчина выступил вперёд.

— Здравствуйте, меня зовут Гарри Гейтс.

Сенатор протянул руку, приветствуя родителей Флетчера.

Отец Флетчера пожал руку сенатора.

— Здравствуйте, сенатор. Меня зовут Роберт Давенпорт, а это — моя жена Рут.

— Зовите меня Гарри. Это — Марта, моя жена. Я зову её «моя первая жена», чтобы она знала своё место.

Миссис Гейтс выступила вперёд, чтобы приветствовать их обоих.

— Хотите выпить? — спросила Марта, даже не улыбнувшись шутке, которую она слышала уже много