Народ уперся. Большинство носилось со своим «конгрессменством», а тут вдруг с кем-то делиться! Но проф просто сел с усталым видом, будто ждет, и кое-кто сделал вывод, что он с ними очень считается. Ну, и дали ему, что просил.

А потом кто-то исхитрился речу толкнуть под видом вопроса к президиуму. Мол, все знают (это он так считал), что Адам Селена отказался баллотироваться в конгресс, поскольку председатель временного чрезвычайного комитета не должен пользоваться преимуществом положения и пропихиваться локтями в новое правительство. Но не могла бы высокочтимая гаспажа председательствующая сказать, а что мешает избрать Адама Селену экстраординарным членом? Как в признание его великих заслуг? Чтобы вся Луна, а также все эти эрзлики, причем особенно из экс-Главлуны, знали, что никто Адаму ни в каком доверии не отказал, а наоборот, он наш любимый и почитаемый государственный деятель и не президент только потому, что сам наотрез не захотел.

Всю дорогу ему гигикали. Можете сами раскопать в вестнике, кто эту речу толкнул, но ставлю десять против одного, накатал ее проф, а нашла кому толкнуть Ваечка.

Вот так в течение дня помаленьку и выстроилось:

Премьер-министр и государственный секретарь по иностранным делам – профессор Бернардо де ла Мир.

Спикер – Финн Нильсен. Замспикера – Вайоминг Дэвис.

Подсекретарь по иностранным делам и министр обороны – генерал О'Келли Дэвис. Министр информации – Теренс Шихан (он свалил «Правду» на зама, чтобы работать с Адамом и Стю). Министр без портфеля по особым поручениям в министерстве информации – Стюарт Ла Жуа, экстраординарный член конгресса. Государственный секретарь по экономике и финансам (а также опекун вражеской собственности) – Вольфганг Корсаков. Министр внутренних дел и госбезопасности – камрад «Клейтон» Ватанабе. Министр без портфеля и советник премьер-министра по особым вопросам – Адам Селена. Плюс еще дюжина министров и министров без портфеля не из Луна-сити, а из других мест.

Сечёте, что к чему? Пышные названия пышными названиями, а ячейка «Б» как вела всё дело, так и дальше продолжала в натуре, как Майк посоветовал, но уже имея за собой конгресс, в котором мы не могли продуть насчет вотума недоверия, а железно продули бы те, кого мы на это наметили или кто нам был до фени.

Но я в то время не придавал значения насчет всех этих хуралов.

На вечернем заседании проф отчитался за поездку, а потом уступил слово мне, причем с согласия председателя комитета Корсакова. Так что я смог доложить, что такое этот «пятилетний план» и как Главлуна норовила сунуть мне в лапу. Оратор из меня никакой, но в перерыве на обед я вызубрил текстуру, что Майк накатал. А он так накатал, что я взад завелся и был жутко злой, пока говорил. Даже сдерживать себя пришлось. И к моменту, когда я кончил, конгресс готов был рвать и метать.

А проф шажочек вперед сделал, сам тощий, бледный, и тихим голосом сказал:

– Камрады представители, как поступим? Я считаю, причем с согласия председателя Корсакова, что мы в неофициальном порядке обсудим, как трактовать эту наглость по отношению к нашей нации.

Один деятель из Новолена потребовал объявить войну, и это прошло бы не сходя с места, если бы проф не напомнил, что на повестке дня отчет комитета.

И повело, и всё в ту степь. Наконец камрад представитель Чанг Джонс сказал:

– Коллеги конгрессмены, ах, извините, председатель Корсаков! Я фермер по рису и пшенице. Имею в виду, был, поскольку еще в мае взял ссуду в банке и мы с сыновьями перешли на многополье. В доме ни гроша, на билет досюда одалживать пришлось, но семья сыта, и когда-нибудь мы наскребем на расчет с банком. Зерно выращивать бросили, по крайней мере, я. Но другие-то не бросили. Катапульта ни на одну баржу отправку не урезала за всё время, пока мы свободны. Мы гнали поставки, рассчитывая, что ихние чеки когда-нибудь будут оплачены. Но теперь-то мы в курсе! Они нам сказали, что имеют в виду сделать с нами. И из нас. И, по-моему, есть только один способ показать этим вонючкам, что так дело дальше не пойдет. Это сходу же прекратить поставки. Чтобы больше ни тонны, ни грамма… пока сами не придут и не договорятся по-честному и за честную цену.

Вот так к полуночи и протолкнули эмбарго, а потом, по-новой взялись за отложенный вопрос и предложили комитетам продолжить.

Мы с Ваечкой подались домой, и я представился семье, кто я теперь есть. Мне в конгрессе дела больше не было. Майк-Адам и Стю занялись насчет Эрзле это пожестче преподнести, а катапульту Майк прикрыл еще сутками раньше, мол, «неполадки в системе управления полетами». Последнюю баржу, что была уже в пути, центр управления в Пуне принял примерно еще через день, и Эрзле было сказано самым нахальным образом, что это-таки последняя и фиг они что-нибудь когда-нибудь от нас получат.

Удар по фермерам смягчили чем? Тем, что продолжали закупку зерна при катапульте. Но на расчетных чеках теперь была надпечатка, что Свободное государство Луна по ним обязательств не несет и не ручается, что Главлуна когда-нибудь выплатит по ним, причем даже в бонах, и тэ дэ, и тэ пэ. Кое-кто из фермеров всё равно оставлял зерно, кое-кто нет, но воем выли все. Однако сделать ничего не могли. Катапульта была закрыта, транспортеры без движения.

В остальной экономике спад ощутился не сходу.

Набор в полки обороны так проредил ледокопов, что продажа льда на свободном рынке оставалась доходной. «Лунспецсталь», ее «Лу-Но-Гон» организовала, брала на работу любого здорового мужика, где только находила, и Вольфганг Корсаков был тут как тут с бумажными деньгами, они назывались «национальный доллар», по виду были похожи на «гонконгские» и в теории обеспечивались гонконгскими. Продовольствия на Луне было завались, работы – завались, грошей – завались, так что народ не затронуло, и насчет пивка, насчет заложиться, насчет женщин и работы обстояло как обычно.

«Нацики», как их называли, были инфляционные гроши, гроши военного времени, дохленькие, обскубанные на долю процента в первый же день выпуска под видом платы за обмен в кавычках. Их выпустили в чистом виде, чтобы расходовать, до нулевой стоимости они так и не дошли, но дешевели в темпе, и обменный курс это показывал. Новое правительство тратило гроши, которых не имело.

Но это попозже было. Ультиматум Эрзле, Главлуне и федеративным нациям нарочно составили как могли нахальней. Судам ФН было приказано не приближаться к Луне на десять диаметров, и даже там запрещался орбитальный облет под угрозой уничтожить без предупреждения. (Каким способом уничтожить, не говорилось, поскольку мы никаким не могли.) Судам, зарегистрированным как частные, посадка разрешалась при условиях, что а) разрешение получено загодя, б) судно переходит под управление лунного центра (то есть Майка) с дистанции в сто тысяч кэмэ и следует по разрешенной траектории и в) не имеет на борту оружия кроме ручного огнестрельного в количестве трех стволов, положенного старшему командному персоналу. Последнее подлежит проверке при посадке прежде разрешения кому-нибудь покинуть борт и прежде заправки топливом или запасом рабочего тела для реакторов. Нарушение карается конфискацией судна. Высаживаться на Луну дозволено только погрузочно-разгрузочной бригаде, ремонтникам и обслуге судна. Всем прочим воспрещается за исключением граждан тех государств, которые признали Свободную Луну. (Признал один только Чад, а у него кораблей не было. Проф ожидал, мол, кое- какие частные суда зарегистрируются под чадским торговым флагом.)

Указывалось, что ученые с Терры, часть из них еще осталась на Луне, могут вернуться домой на любом судне, которое выполнит перечисленные требования. Всем свободолюбивым нациям Терры предлагалось осудить враждебные действия против нас, как предпринятые, так и планируемые Главлуной, признать нас и вступить в добрососедскую торговлю и все прочие отношения. И подчеркивалось, что на Луне нет никаких тарифов или искусственных ограничений для торговли, а также что это долгосрочная политика правительства. Иммигранты приглашались в неограниченном количестве, причем было подчеркнуто, что у нас нехватка рабсилы и любой иммигрант с первого же момента может быть полностью самообеспечен.

Похвалились обилием продовольствия. Мол, на взрослого приходится свыше четырех тысяч калорий